|
Известные Аристократы и Не Только ... с 1 По 19 Век!
| |
| COUNTESS | Дата: Вторник, 09.11.2010, 15:51 | Сообщение # 1 |
 Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| ЧТО МЫ ЗНАЕМ О ЯНЕ ЖИЖКЕ? А АЛЬЖБЕТЕ БАТОРИ? О ЯНЕ ИСКРЕ? О ВЛАДЕ ЦЕПЕШЕ? О ЯНЕ ГУСЕ? О АННЕ ЯРОСЛАВНЕ - ДОЧЕРИ ЯРОСЛАВА МУДРОГО? О МАРИИ-АНТУАНЕТТЕ? О МАРИИ-ТЕРЕЗИ? О ЙИРЖИ ПОДЕБРАДЕ? О (РОБЕРТЕ) НОРМАНДСКОМ? ДАВАЙТЕ ВСПОМНИМ О ВЕЛИКИХ ЛЮДЯХ ЕВРОПЫ И НЕ ТОЛЬКО ЕВРОПЫ?
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Четверг, 01.03.2012, 17:56 | Сообщение # 101 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Графиня Тироля в 1335—1365 гг., последняя правительница независимого Тирольского графства. Согласно популярной традиции, считается самой уродливой женщиной в истории.
Маргарита была единственной дочерью Генриха Хорутанского, короля Чехии (1307—1310), герцога Каринтии и графа Тироля (1310—1335), и Адельгейды Брауншвейг-Грюбенхаген. В 1329/1330 одиннадцатилетняя Маргарита была выдана замуж за семилетнего Иоганна Генриха, младшего сына чешского короля Яна Люксембургского и будущего маркграфа Моравии.
После смерти своего отца в 1335 г. Маргарита осталась последним представителем Горицко-Тирольской династии. В соответствии с договором, заключённым в 1282 гг. между Габсбургами и Горицко-Тирольским домом, в случае прекращения мужской линии последнего его владения должны были перейти к Габсбургам. Австрийский герцог Альбрехт II немедленно оккупировал Каринтию и Крайну, однако в Тироле столкнулся с сопротивлением соседней Баварии, также претендующей на наследие Генриха Хорутанского. Согласно австро-баварскому договору 1335 г. Каринтия и Южный Тироль отходили к Австрии, а северный Тироль — к Баварии. Но против раздела своей страны выступили сами тирольцы. Вспыхнуло восстание с требованием восстановления на престоле законной наследницы. Австрийцы и баварцы были вынуждены покинуть страну и признать Маргариту правительницей Тироля.
Молодая графиня нашла поддержку как у местной аристократии, так и у ландтага Тироля, который именно в это время начал усиливать своё влияние на политику, превращая Тироль в сословную монархию.
В 1341 г. при поддержке дворянства Маргарита изгнала из Тироля своего мужа Иоганна Генриха и вышла замуж за Людвига V Виттельсбаха, маркграфа Бранденбурга и старшего сына императора Свяшенной Римской империи Людвига Баварского. Развод с первым мужем, однако, к этому моменту ещё не был утверждён церковью, что вызвало негодование папы римского. Маргарита и её муж были отлучены от церкви.
Скандальный брак тирольской графини стал широко известен в Европе. Уильям Оккам и Марсилий Падуанский выступили в защиту Маргариты и её первого в истории средних веков «светского брака». С другой стороны, папа Климент VI, находящийся в жёстком противостоянии с императором Людвигом Баварским, воспользовался этим инцидентом для того, чтобы опорочить своего противника и его семью и ослабить позиции императора в Европе. В церковной пропаганде Маргарита получила прозвище «Маульташ» (нем. Maultasch), в буквальном переводе «рот-кошелёк», что, по-видимому, должно было создать впечатление о графине как уродливой шлюхе. Спустя почти два столетия фламандский художник Квентин Массейс написал сатирический портрет Маргариты, обыгрывая ставшей притчей во языцех её уродливость. Однако насколько отвратительной в действительности была внешность графини судить по этим фактам невозможно: на другом портрете XVI века она изображена достаточно нейтрально.
В 1347 г. муж Маргариты стал герцогом Баварии. Это резко увеличило баварское влияние в Тироле и создало предпосылки для дальнейшего объединения государств. Людвиг V, однако, не желал конфликта с Габсбургами и восстановил мирные отношения с Австрией. При поддержке Габсбургов он в 1359 г. добился отмены отлучения Маргариты от церкви. В 1361 г. Людвиг V скончался и соправителем Маргариты в Тироле стал их сын Мейнхард III.
В 1360-ых гг. давление со стороны Габсбургов на Маргариту Тирольскую усилилось. Австрийский герцог Рудольф IV, обойдённый императором Карлом IV в его Золотой булле 1356 г., вёл активную кампанию за усиление влияния Австрии в Европе и расширение её территории. Тироль был для него важнейшим регионом, обеспечивающим связь между обширными владениями Габсбургов в Подунавье и их наследственными землями в Швабии. В 1363 г. неожиданно скончался Мейнхард III и графиня Маргарита, уступив австрийскому давлению, передала свои владения Рудольфу IV Габсбургу. Бавария пыталась воспрепятствовать установлению австрийской власти над Тиролем и вторглась на территорию графства, однако успех сопутствовал Габсбургам, которые в 1364 г. разбили баварцев. В 1369 г. Бавария официально отказалась от своих претензий, получив за это огромную денежную компенсацию. Таким образом Тироль потерял независимость и был включён в состав Австрийской монархии.
Остаток жизни Маргарита провела при австрийском дворе и в 1369 г. в возрасте пятидесяти одного года скончалась в Вене. Согласно действующим в Германии правилам наследования, её права должны были перейти Фредерику III, королю Сицилии и сыну двоюродной сестры Маргариты. Однако сицилийский король не имел ни возможности, ни желания конфликтовать с Габсбургами, и Тироль навсегда остался во владении Австрии.
Происхождение прозвища
Впервые прозвище Маульташ упоминается в 1366 году в третьем баварском продолжении «Саксонской всемирной хроники» и повторяется в 1393 году в «Австрийской хронике». Его значение истолковывается различно: «Маульташ» (нем. Maultasch), в буквальном переводе «пельмень», видимо, намёк на её непривлекательную внешность (маульташи — популярное блюдо в Южной Германии, см. en:Maultasche). Существует другая интерпретация — «проститутка», «порочная женщина». Так её характеризовали политические противники и церковь. Некоторые историки считают, что оно произошло от названия замка Маргариты в Южном Тироле. С первой четверти XV века утвердилось мнение, что у Маргариты был уродливый рот, чем она и заслужила своё прозвание «Маульташ» («рот — кошельком»).
Образ «самой уродливой женщины в истории» не мог не найти своего отражения в искусстве. В 1816 г. Якоб Гримм, один из братьев Гримм, собрал легенды о Маргарите Тирольской, опубликовав их в сборнике «Немецкие саги».
Следует учитывать, что оба художника герцогиню не видели, т.к. она жила веком ранее, и, вероятнее всего, при выполнении портретов использовали не известный сейчас портрет (на обоих портретах поза герцогини одна и таже, совпадают детали).
Портрет «Уродливой герцогини» работы Квентина Массейса, часто рассматриваемый как карикатура на Маргариту Тирольскую, вдохновил Джона Тенниела на создание образа Герцогини в его знаменитых иллюстрациях к книге Льюиса Кэррола «Алиса в стране чудес».
В 1923 г. Лион Фейхтвангер посвятил Маргарите свой первый роман — «Безобразная герцогиня Маргарита Маульташ".
Маргарита Тирольская
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Вторник, 06.03.2012, 18:18 | Сообщение # 102 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Жак де Моле 23-й Магистр ордена Тамплиеров
1292—1293 — 18 марта 1314
Предшественник: Тибо Годен
Преемник: Орден упразднен
Вероисповедание: католицизм
Рождение: 1244-5/1249-50
Верхняя Сона (диоцез Безансон) или Юра (близ Раона), Бургундия
Смерть: 18 марта 1314(1314-03-18)
Париж
Жак де Моле́ (фр. Jacques de Molay; 1244-5/1249-50 — 18 марта 1314) — двадцать третий и последний великий магистр ордена тамплиеров.
Родился в дворянской семье в Бургундии[1]. Моле мог быть выходцем из Верхней Соны(Haute-Saone) (диоцез Безансон)[2] или уроженцем Юры (Jura), (близ Раона)[3]. В 1265 году он был посвящён в тамплиеры в присутствии двух высокопоставленных чиновников ордена — Эмбера де Пейро, генерального визитатора в Англии и Франции, и Амори де Ла Роша, магистра Франции[4]. С 1275 года Моле участвовал в кампаниях ордена на Святой земле[5]. В 1292-1293 году избран великим магистром ордена[6].
В 1291 году, после падения Акры, тамплиеры переместили свою штаб-квартиру на Кипр. Таким образом, орден покинул Святую землю, ради защиты которой он создавался.
Жак де Моле ставил перед собой две важные задачи[7]: во-первых, он должен был реформировать орден[8], а во-вторых — убедить папу и европейских монархов снарядить новый крестовый поход на Святую землю[9]. Чтобы решить эти задачи, Моле дважды посещал Европу: в 1293—1296 гг. и в 1306—1307 гг.[5]
В то же время, в ожидании большого крестового похода, Жак де Моле пытался вернуть утраченные орденом позиции на Святой земле. С этой целью в 1301 году тамплиеры захватили остров Арвад (Руад), находившийся недалеко от сирийского побережья. Однако они не смогли удержать его и в 1302 г. Арвад был сдан сарацинам.
Неудачи ордена способствовали нарастанию критики в его адрес. Ещё в 1274 году впервые встал вопрос об объединении двух ведущих военно-монашеских орденов — Храма и Госпиталя. В 1305 году папа Климент V вновь предложил объединить ордена. В своём письме Клименту Моле раскритиковал это предложение[10].
Во время своего второго визита в Европу Моле узнал об интригах короля Франции Филиппа IV против тамплиеров. Несдержанная жёсткость магистра, возможно, предопределила печальный конец его ордена. 13 октября (в пятницу) 1307 года Моле был арестован в Тампле — резиденции ордена в предместье Парижа. Три недели спустя Филипп IV разослал тайные инструкции своим чиновникам, после чего начались массовые аресты тамплиеров по всей стране. Закономерным продолжением расправы стал громкий многолетний процесс над орденом.
На процессе под жесточайшими пытками Моле несколько раз менял свои показания. В октябре 1307 года он признал, что в ордене существовал обычай отрекаться от Христа и плевать на крест. Однако на Рождество того же года, перед папскими уполномоченными магистр отказался от своих показаний. В августе 1308 года, в Шиноне, Моле вновь вернулся к первоначальным показаниям, а в 1309 году фактически отказался защищать орден. Судя по всему, он надеялся на аудиенцию папы, которая так и не состоялась. На последнем слушании в марте 1314 года Моле отрёкся от всех своих показаний и заявил, что орден тамплиеров невиновен. Сожжён на костре 18 марта 1314 года в Париже как повторно впавший в ересь[11].
Мари-Луиза Бульст-Тиле полагает, что Жак де Моле был амбициозной личностью, однако он не пользовался доверием своего предшественника и конвента ордена.[13].
Малькольм Барбер считает, что решение избрать Моле на пост магистра ордена было неудачным. «Он оказался в условиях, которые он не понимал… Он никогда не смог осознать, что вместе со своим орденом стал анахронизмом в меняющемся мире» — пишет историк[14].
Ален Демюрже более лоялен к магистру. Он полагает, что его ни в коем случае нельзя считать недалёким или глупым[15]. Более того, по мнению историка, трудно было найти лучшего кандидата на должность магистра, чем Моле. Тем не менее, он не смог реформировать орден. Его сопротивление объединению с орденом госпитальеров могло стать одной из предпосылок роспуска тамплиеров[16].
Легенды: Существует легенда о проклятии де Моле. Согласно Жоффруа Парижскому, 18 марта 1314 года Жак де Моле, взойдя на костёр, вызвал на Божий суд французского короля Филиппа IV, его советника Гийома де Ногарэ и папу Климента V. Уже окутанный клубами дыма, тамплиер пообещал королю, советнику и папе, что они переживут его не более чем на год[17]:
Папа Климент! Король Филипп! Рыцарь Гийом де Ногарэ! Не пройдёт и года, как я призову вас на Суд Божий! Проклинаю вас! Проклятие на ваш род до тринадцатого колена!..
Климент V умер 20 апреля 1314 года, Филипп IV — 29 ноября 1314 года. По поводу причин их смерти до настоящего времени существуют различные версии — от обычных физических до оккультных. Личность Гийома де Ногарэ фигурирует в этой легенде по ошибке. Ногарэ скончался за год до этих событий, в марте 1313 года.[18]
Кроме этого, существует легенда о том, что Жак де Моле перед смертью основал первые масонские ложи, в которых должен был сохраниться в подполье запрещённый орден тамплиеров, — хотя и несколько отличавшиеся от их современных образцов. Главной целью порождённого тамплиерами масонства (согласно легенде) стала месть и уничтожение христианской церкви и монархии. Эту легенду активно поддерживают ложи так называемого шотландского ритуала.[19]
Предшественник:
Тибо Годен Великий магистр ордена тамплиеров
1292/1293–1314 Преемник:
Великие магистры ордена тамплиеров
Гуго де Пейн • Робер де Краон • Эврар де Бар • Бернар де Трембле • Андре де Монбар • Бертран де Бланшфор • Филипп де Милли • Одо де Сент-Аман • Арно де Торож • Жерар де Ридфор • Робер де Сабле • Жильбер Эраль • Филипп де Плессье • Гильом де Шартр • Пьер де Монтегю • Арман де Перигор • Ричард де Бур • Гийом де Соннак • Рено де Вишье • Томас Берар • Гийом де Боже • Тибо Годен • Жак де Моле
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Вторник, 06.03.2012, 18:19 | Сообщение # 103 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Продолжение...
____
Тибо Годен умер в 1293 году и преемником его стал Жак де Моле. Он получил белый плащ в командорстве Бон в 1267 году из рук прибывшего туда с визитом Гуго де Перо. К моменту избрания Великим магистром ему исполнилось пятьдесят лет. Какая судьба ожидала при нем Орден тамплиеров? И что можно сказать о положении храмовников сравнительно с положением госпитальеров и тевтонских рыцарей? Оно было самое неблагоприятное. Госпитальерам принадлежали значительные владения на Кипре. За отсутствием военных действий они могли продолжать заниматься лечением больных и раненых в своих госпиталях, а также предоставлять приют беженцам из Святой Земли. Тевтонские рыцари еще задолго до падения Акры большей частью перебрались в Пруссию, где их ожидала величайшая удача: можно считать, что именно они заложили основы и Прусского королевства, и Германской империи. Тамплиеры же на Кипре оказались не у дел: их преимущественно военное призвание было здесь бесполезно, не нужно и даже навлекало на них подозрения. Возможно, Жак де Моле это понимал, но тщетной оказалась его попытка в 1303 году вернуть остров Тортосу с целью обустройства там надежной базы для предполагаемого — иллюзорного! — отвоевания Святой Земли. Перед ним были два пути решения проблемы: либо вернуться на Запад (но с какой целью?), либо вступить в переговоры с киприотами и госпитальерами о выделении тамплиерам достаточной территории, чтобы выстроить на Кипре главную резиденцию и готовить будущий реванш. Он выбрал первое и возвратился во Францию во главе истинно княжеского кортежа, абсолютно не подобавшего этому магистру, без сомнения, овеянному славой, но побежденному.
Жак де Моле был далеко не гениальным человеком, и не будет преувеличением сказать, что в двух чрезвычайно важных для судьбы Ордена случаях тамплиеры сделали неправильный выбор: когда накануне сокрушительного поражения при Хаттине (1187) они избрали Великим магистром темного авантюриста Жерара де Ридфора и когда они остановили свой выбор на Жаке де Моле. Нужен был человек, наделенный твердым характером и острым умом, вроде Пьера де Краона. Но Жак де Моле, несомненно, обладавший похвальным мужеством — хотя это и не пошло на пользу Ордену, — был начисто лишен рассудительности и воображения. Подобного сорта люди, поднявшись на более высокую ступень после того, как долгое время находились в подчинении и ожидании, устраиваются с комфортом и чванятся, не замечая подстерегающей их опасности и не задумываясь над тем, что существующие порядки не вечны. Образцово-героическая смерть, принятая им перед лицом своих палачей, свершившийся в нем возвышенный переворот несомненно искупают его промахи, но не могут скрыть его интеллектуального убожества. Убожества истинного, а не мнимого, со всей отчетливостью проступающего, по крайней мере, в одном документе: докладной записке, в которой он представил папе проект слияния орденов тамплиеров и госпитальеров.
Первая мысль о таком слиянии возникла еще до падения Акры. В нем видели средство погасить соперничество и скоординировать усилия двух орденов, направленные на спасение Святой Земли. Этот проект, обсуждавшийся на Лионском соборе (1274) при папе Григории X, а затем и при его преемниках Николае IV и Бонифации VIII, был отвергнут, но затем Филипп Красивый вновь предложил его Клименту V. Демарш французского короля имел поводом гипотетическую надежду на возвращение Святой Земли, а в качестве истинной цели — стремление отдать духовно-рыцарские ордена под начало одного из своих сыновей, иными словами, поставить под свой контроль. Папа Климент V консультировался по этому поводу с Жаком де Моле, докладная записка которого, направленная в качестве ответа, свидетельствует о его большой умственной ограниченности, даже мелочности. Он счел подобное намерение недостойным двух столь славных орденов и опасным для рыцарских душ, ибо дьявол не преминет посеять раздор между ними. Слишком неравны они по своему благосостоянию, и дележ был бы несправедливым. Их уставы различались, и было бы очень сложно принудить братию изменить свои привычки. Бедняки, например, ничего не выиграли бы от этого проекта, напротив, они могли лишиться пищевых раздач, практиковавшихся тамплиерами. Невозможно было бы допустить существования в одном городе двух командорств, между ними непременно сложились бы натянутые отношения, отсюда сокращение числа командоров — другой источник серьезных раздоров; то же самое ведь касалось и высших орденских лиц! Предполагалось, что слияние двух орденов положит конец их соперничеству, но такой шаг, по его мнению, нанес бы вред Святой Земле, «ибо это соперничество всегда служило источником чести и благополучия для христиан, для сарацин же наоборот, потому что, когда госпитальеры предпринимали поход против сарацин, тамплиеры не успокаивались, пока не совершали подобное или даже большее, и те поступали так же». По мнению Жака де Моле, если бы не подобное соперничество, тамплиеры и госпитальеры не прилагали бы столько усилий. Паломники не находили бы приюта, братья-служители не имели бы прибежища в столь большом количестве. Словом, единственное удобство, которое сулило слияние, — уменьшение расходов. Возможно, стало бы проще защищать свои права и имущество в случае спора. «Всем известно, — писал Великий магистр, — что некогда народы проявляли великое рвение к делам веры, однако ныне это совершенно переменилось, ибо большинство людей скорее расположено брать от религии, чем отдавать ей...» Аргументация слабая, следует признать! Словно Святая Земля все еще принадлежала христианам и духовно-рыцарские ордена по-прежнему конвоировали паломников и рекрутировали братьев-служителей или туркополов! Но магистр Ордена тамплиеров сочинил свою странную записку спустя годы после злополучной высадки на остров Тортосу, он же понимал, что партия безвозвратно проиграна. Вследствие этого стоило задуматься, как использовать военную силу и богатства Ордена. С другой стороны, если он был искренен, действительно намереваясь вернуться в Святую Землю и возвратить потерянные замки, то какое отсутствие здравого смысла! Возможно, этот несчастный в своем тщеславии просто не хотел уступить дорогу магистру Ордена госпитальеров. Другой на его месте, отождествляя себя с Орденом, постарался бы красноречиво выразить всю безмерность подобной жертвы. Или же, помня о предназначении Ордена Храма, постарался бы разобраться, соответствует ли слияние двух орденов интересам христиан в Святой Земле. Но Жак де Моле не отличался ни глубиной мышления, ни красноречием. Захваченный врасплох демаршем Климента V, он упирался, лукаво копаясь в мелочах и обходя молчанием главное.
Ж. Бордонов «Повседневная жизнь тамплиеров в XIII веке»
***
Последний магистр ордена Храма родился около 1244 г. в Раоне, в Юре, и получил свое имя по владению в окрестностях Безансона. В 1265 г. он стал тамплиером и был принят Эмбером де Перо, генеральным смотрителем и дядей Гуго де Перо. Моле служил в Святой Земле под началом Гийома де Боже и в 1294 г. стал великим магистром. Известно, что группа бургундских рыцарей предпочла его Гуго де Перо; в любом случае несправедливо предполагать, что ни тот, ни другой не были бы избраны, если бы орден Храма не лишился своих лучших рыцарей при осаде Акры.
Жак де Моле, растерявшийся, когда несчастье обрушилось на его орден, говорит о военных вопросах авторитетно и с пониманием. Его донесение должно было составляться с согласия совета, и если некоторые выводы выглядят пессимистичными, то они одновременно и проницательны, и объясняются естественным недоверием к некоторым проектам, которые были созданы при французском дворе и поддержаны Папой. Имелось в виду наступление на Морею (Пелопоннес) и военная кампания по отвоеванию Византийской империи в пользу Карла де Валуа, брата короля, женатого на Екатерине де Куртене, наследнице латинских императоров Константинополя. Отъезд был назначен на май 1307 г., и Папа, поставлявший финансовую помощь Карлу де Валуа, втайне надеялся снискать симпатии армян, помогая им в борьбе с мусульманами Сирии. Несомненно, тамплиеры предвидели разгром, который последовал бы за этими недостаточно продуманными проектами; разгром, который, как всегда, поставили бы в вину духовно-рыцарским орденам: этим объясняется тон вступления в послании Моле.
Святой Отец, вы спросили меня, кажется ли мне предпочтительным организовывать большую или малую экспедицию. На это я отвечаю, что маленькая экспедиция ничего бы не стоила при нынешнем состоянии Святой Земли, но обернулась бы к ущербу и стыду христианства, ибо стала бы погибелью для тех, кто принял бы в ней участие. Сейчас христиане не владеют на этой земле ни замком, ни крепостью, где они могли бы укрыться при необходимости. И если войско будет неожиданно атаковано с какой-либо части заморской земли и не будет достаточно мощным, чтобы сразиться с войском султана, оно будет полностью уничтожено.
Мусульманская армия, защищающая Иерусалим, насчитывала, по мнению Моле, от двенадцати до пятнадцати тысяч всадников, более сорока или пятидесяти тысяч лучников; в военных действиях ее поддержала бы армия Египта. Магистр ордена Храма не советовал высаживаться в Армении, стране, которая, со своим "малонадежным населением", казалась опасной, но если пожелают снарядить крупномасштабную экспедицию, он совершенно согласен.
Item: должно приказать с этого времени генуэзцам, венецианцам и людям из других морских стран построить корабли и прочие большие суда, способные перевозить лошадей и снедь, и каждый должен начать запасаться необходимыми вещами <...>
Item: я советую использование не галер, но кораблей и других крупных судов, и сие оттого, что они лучше галер и много выгоднее. Ведь один корабль перевозит больше, чем четыре галеры, а одна галера стоит больше, чем три корабля. И флоту не придется сражаться на море, оттого, что у наших врагов мало военных судов и они не осмелятся на нас напасть.
Далее Моле касается контрабанды; европейские страны, говорит он, посылают туркам все для войны, вплоть до "предварительно изготовленных" галер, которые те только собирают и сбивают, а это должно быть строго запрещено. Что касается необходимых военных сил, он оценивал их в двенадцать или пятнадцать тысяч всадников и пешего войска, включая тысячу арбалетчиков. Он ничего не пожелал сказать ни о месте сбора, ни о месте высадки, но предложил устно назвать Папе и королю Франции наилучшие из них.
Item: я советую вам <...> велеть приготовить этой зимой десять галер, которые выйдут в море в начале весны, чтобы защищать остров Кипр и охранять море, чтобы дурные христиане не перевозили больше контрабанду сарацинам. И дабы знать, как эти, галеры смогли бы продержаться без отдыха до генерального перехода и как получить средства для их оплаты, я вам объясню, если вам угодно, секретно <...> ибо мой проект не из тех, которые можно было бы записать. Но, как я надеюсь, эти галеры с Божьей помощью принесут столько пользы, что смогут легко удерживать море.
Проект Жака де Моле был не чем иным, как типичной формой войны на Средиземноморье, соurse; он был разъяснен Клименту устно Умбером Бланом, командором Оверни, и его другом Пьером де Лангром, марсельским судовладельцем. Папа не колеблясь принял план, увлекшись идеей войны, финансирующей сама себя, не требуя субсидий, которых для различных целей от него добивался каждый.
М. Мелвиль «История Ордена тамплиеров»
***
Пора задуматься, кем был Моле, на которого вскоре обрушится самая тяжелая ответственность и, который, как покажется всем, очевидно, не соответствовал своей роли. К сожалению, мы не много знаем о нем; задаются вопросом, как тамплиеры могли избрать руководителем столь ничтожного человека. Он являлся одним из тех, кто жил в Палестине, в отличие от многих новых братьев, которым Восток был не знаком; но неведомо, участвовал ли он в сражениях. После избрания великим магистром, в 1295 г. он, кажется, считал своей основной миссией обеспечить возвращение ордена на Запад. Он ли выбрал Францию, будучи французом, а не Испанию или Португалию? Нам это не известно. В момент ареста ему было 64 года. Самое удивительное, что он сам предстанет перед комиссией как «бедный, неграмотный рыцарь». Безусловно, образование тогда было мало распространено, но избрать неграмотного человека для управления столь влиятельным орденом, — есть от чего прийти в сомнение, даже если Моле немного преувеличил свое невежество. Итак, необразованный, неловкий, не очень мужественный, — достаточно много недостатков для 22-го и последнего великого магистра ордена Храма.
Но кто может сказать, каким интригам он обязан своим избранием? Не все предыдущие выборы тоже были объяснимы: в 1256 г. был избран тот самый Тома Берар, которого сами тамплиеры называли «скверным магистром» и который, возможно, несет самую большую ответственность за отклонения в ордене.
Как бы то ни было, отказ от слияния с госпитальерами был принят на орденском совете: великий магистр не обладал абсолютной властью. Учитывая старинное соперничество, чтобы не сказать ненависть, которая поставила в противоборство два ордена, шансов, что предложение Папы будет принято, было мало, и не в характере Климента V было навязывать его своим авторитетом...............
.............Тем временем Жак де Моле и трое других высших сановников ордена предстали перед Парижским университетом. Речь шла о втором лице в ордене Гуго де Пейро, досмотрщике Франции, Жоффруа де Шарне — командоре Нормандии и Жоффруа де Гонневиле, кондоре Аквитании и Пуату.
Никто из них, и это доказано, не подвергался пыткам. Однако признания де Моле были пагубными для ордена:
«Коварство врага рода человеческого... привело тамплиеров к столь слепому падению, что с давних пор те, кого принимали в орден, отрекались от Иисуса Христа, подвергая опасности свои души, плевали на крест, который им показывали и по этому же поводу совершали некоторые другие чудовищные вещи».
24 октября 1307 г. в присутствии самого инквизитора Франции великий магистр признался, что сам допускал те же ошибки:
«Вот уже сорок два года как я был принят в Боне... Брат Умбер (де Пейро) принес латунный крест, на котором было изображено Распятие, и приказал мне отречься от Христа, чей образ находился передо мной. Не по своей воле я сделал это. Потом тот, кто принимал меня, заставил меня плюнуть на крест, но я плюнул на землю... только один раз».
С его точки зрения, то же самое заставляли делать всех остальных. И, напротив, он отрицал все, что касалось содомии.
Эти удручающие признания Жака де Моле будут не единственными, он повторит их многократно с некоторыми изменениями
Но, судя по другому документу, его поведение было еще более достойно жалости. Вот, что мы читаем в действи-тельности в ответе Парижского университета на запрос короля:
«Установлено, что вышеназванный магистр сначала добровольно признался в своих грехах инквизитору... в присутствии многих добропорядочных людей; что затем, подумав в течение нескольких дней, в присутствии того же инквизитора, многих священников и Парижского университета, плача, он исповедовался в своем грехе и грехах своего ордена, произнеся речь публично... Плача от стыда человеческого, однажды он попросил подвергнуть его пытке, чтобы его братья не могли сказать, что он добровольно явился причиной их гибели».
Конечно, ему в этом отказали, заявив, что это было бесполезно, так как имелись его признания: пытка же не применялась без нужды. Таким образом, Моле не только не пытали и не угрожали пыткой, но он просил об этом, чтобы прикрыться, и в этом оправдании ему было отказано! Он плачет, и признается, произнося речь! К тому же, добавляет наш документ: «Напрасный страх перед мыслью о страдании не мог заставить человека постоянно делать такие признания... И, невозможно, чтобы сам магистр ордена находился в неведении о таких вещах».
Защитники чистоты ордена должны были бы объяснить такое прискорбное поведение великого магистра.
Ги Фо «Дело тамплиеров»
***
В 1293 г. монах Годен умер, и место главы ордена занял Жак де Моле, бургундец из диоцеза Безансона.
В следующем году Жак де Моле вместе с госпитальерами принял участие в недолгом походе против мусульман, подготовленном татарским ханом Газаном. Жак де Моле возглавил один фланг татарской армии.
Получив приглашение Папы, великий магистр Храма Жак де Моле, находившийся на Кипре, решил обосноваться в Париже. Он пустился в путь с тем большей спешкой, что уже знал, что именно замышлялось против ордена во Франции.
Жак де Моле прибыл во Францию в конце августа 1306 г. Сначала он отправился в Париж, чтобы остановиться в резиденции тамплиеров (Тампле). Там он немного замешкался, отправившись поприветствовать короля. При дворе ничто не смогло заставить его поверить, что он находился под подозрением и что против ордена зрел заговор. В честь него, высокопоставленного лица, равного по титулу князю, был устроен праздник, и король даже попросил его стать крестным отцом одного из своих детей.
Затем в сопровождении шестидесяти рыцарей Жак де Моле направился к Пуатье, где Папа разместил свой двор. Климент V благожелательно принял великого магистра и говорил с ним, в частности, о плане, который он вынашивал уже давно и который имел отношение к слиянию двух военных орденов тамплиеров и госпитальеров.
Отвечая ему, Жак де Моле сослался на то, что его монахи не получили благословения на служение иному уставу, кроме устава ордена Храма; к тому же, к великому возмущению христиан, между тамплиерами и госпитальерами множились ссоры; помимо этого слияние повредило бы беднякам, которым помогал бы теперь только один орден; и, наконец, когда нужно будет упразднить звания и обязанности, чтобы объединить их, предстояло разрешить слишком много вопросов, связанных со старшинством. Жак де Моле также ссылался на то, что устав тамплиеров был более строгим, чем у госпитальеров: в случае слияния либо первые должны были пойти на уступки, либо вторым нужно было бы изменить устав.
Говоря об этом послании, Р. Фавтье пишет, что это «поступок умного и упрямого человека, добровольно отказывающегося следовать общим интересам, чтобы направить все свои помыслы только на орден, главой которого он является, и по корыстным материальным причинам выступающего против объединения его к другим подобным организациям"1. Это суждение несправедливо. В речи великого магистра много здравого смысла.
Поскольку мы судим «а posteriori", мы склонны считать, что слияние было в высшей степени желательно, учитывая что, быть может, оно помогло бы избежать катастрофического судебного процесса, о котором пойдет разговор далее. Но разве невозможно представить, что, например, вражда, вспыхнувшая между двумя орденам в Палестине, лишь слабые отголоски которой достигли Западной Европы, могла вновь разгореться и на Западе, в рядах нового единого ордена, который был богат и ничем не занят? Теперь уже два ордена вызывали подозрение: внутренние раздоры, кажется, чрезвычайно тяготили западное христианство.
Папа же видел в этом проекте средство положить конец обвинениям, которые король Филипп Красивый вот уже несколько месяцев собирал против тамплиеров.
Когда Римский Папа задал ему вопрос о своевременности возобновления Священной войны, Жак де Моле выступил, скорее, за тщательно подготовленное массированное наступление, чем за создание разобщенных войск. Для осуществления плана, по мнению Моле, потребовалось бы 15 000 рыцарей и
50 000 пехотинцев. Новые крестоносцы должны были бы располагать большими судами для перевозки войск. На разведку в восточное Средиземноморье была бы выслана эскадра, чтобы установить блокаду и производить осмотр торговых судов христиан, которые без зазрения совести снабжали продовольствием неверных. Наконец, была бы произведена высадка на Кипре, откуда крестоносцы вели бы подготовку к завершающему выступлению. На короля Кипра можно было рассчитывать, заключал Моле, но в отличие от того, что думал Папа, Моле считал союз с королем Армении маловероятным.
И снова это послание выдает человека весьма здравомыслящего, серьезного и талантливого. Если донесение Моле не смогли принять во внимание, то это потому, что обстоятельства для отправки нового похода на христианские земли Леванта складывались крайне неблагоприятно.
М. Лобе «Трагедия Ордена тамплиеров»
***
После кончины Великого магистра Тибо Годена в апреле 1293 года бразды правления орденом перешли в руки Жака де Моле. Родом из мелкопоместных дворян провинции Франш-Конте, входившей в состав Лотарингии — оттуда, кстати, вышло немало рыцарей-тамплиеров, — он был сыном Жана де Лонгви, а по материнской линии связан со знаменитой фамилией Роганов. Имя де Моле он взял по владению в окрестностях Безансона, а в орден был принят в 1265 году в бургундском городе Бон по рекомендации Эмбера де Перо, магистра тамплиеров в Англии, и Амори де Ла Роше, французского магистра. Он долгое время служил в Заморье, однако о его участии в обороне Акры ничего не известно.
К сожалению, несмотря на тридцатилетний опыт орденской службы и разного рода таланты, Жак де Моле не обладал дипломатическими способностями и хитроумием, свойственными его коллеге Великому магистру госпитальеров Фулько де Вилларе. Он считал главным и единственным предназначением храмовников — даже в новых, резко изменившихся условиях — быть, как и раньше, авангардом крестоносного ополчения. Сообразуясь с этой примитивной концепцией, он по-прежнему держал гарнизон на острове Руад, настойчиво призывая под свои знамена новых рыцарей и сержантов, чтобы заменить тамплиеров, погибших в Акре.
В 1294 году Жак де Моле совершил большой вояж по Европе, повсюду призывая поддержать орден Храма. В декабре он оказался в Риме, где стал свидетелем уникального эпизода в истории Римско-католической церкви: в первый и последний раз добровольно ушел в отставку папа Целестин V, а папский трон занял один из членов кардинальского совета, принявший имя Бонифация VIII. Из Рима де Моле отправился в Центральную Италию, а далее — в Париж и Лондон. В результате он установил личные и письменные связи со всеми западноевропейскими монархами; особенно добросердечные отношения сложились у него с английским королем Эдуардом I, который в 1302 году заверял его в письме, что только затянувшиеся военные конфликты с Францией и Шотландией не позволяют ему «отправиться в Иерусалим во главе давших обет рыцарей и паломников... в поход, о котором мечтаю всей душой». Эдуард исключил орден из общего списка на запрещение экспорта денег и драгоценностей из Англии, что дало возможность беспрепятственно переправить часть их лондонской казны на Кипр.
Хлопоты Жака де Моле в Риме тоже дали неплохие результаты: новый папа Бонифаций VIII издал специальную буллу, которая закрепляла за орденом Храма на Кипре те же привилегии и льготы, что и ранее в Святой земле, а Карл II Неаполитанский специальным указом разрешил беспошлинный экспорт продовольствия для тамплиеров через южноитальянские порты, причем сроки указом не ограничивались.
...Внутри Папской курии вспыхнули острые разногласия, усиленные давлением сторонников тамплиеров, в частности брата Жака де Моле, настоятеля собора в Лангре......
П. Рид «Тамплиеры»
***
Последним великим магистром ордена тамплиеров в 1293 г. стал Жак де Моле, человек уже немолодой и самым искренним образом стремившийся восстановить власть христианства на земле Палестины. В 1294 и 1295 гг. он посетил Италию, Францию и Англию в безнадежной попытке собрать средства и людей для нового похода на Восток. Он организовал отправку караванов судов с зерном, оружием и одеждой для тамплиеров, обосновавшихся на Кипре, и обеспечил охрану острова боевыми галерами. Он принимал участие в морских налетах на Розетту, Александрию, Акр и остров Тортосу и даже попытался создать постоянный опорный пункт на маленьком островке Руад вблизи Тортосы и оттуда наносить стремительные удары по сарацинам. Однако в 1302 г. значительно превосходящие египетские силы буквально смели с острова небольшой гарнизон тамплиеров.
Климент V, ставший папой в ноябре 1305г., решительно намеревался предпринять еще один великий крестовый поход. В июне 1306 г. он призвал Фулька де Вилларе из ордена госпитальеров и Жака де Моле из ордена тамплиеров на Собор в Пуатье и велел им готовиться к походу. Жак де Моле отправился во Францию в сопровождении Рэмбо де Карона, приора Кипра, который, как можно предположить, лучше разбирался в сложившейся ситуации, и небольшого отряда рыцарей. Де Моле явно не собирался оставаться во Франции навсегда, ибо остальные руководители ордена находились на Кипре, как и большая часть денежных средств. Великий магистр прибыл во Францию в конце 1306 г. или в начале 1307 г. и, видимо, прежде всего посетил в Пуатье папу. К июню 1307 г. де Моле добрался до Парижа, где состоялось общее собрание братства
В 1308 г. на Соборе в Пуатье Плезиан также сообщил, что и Жак де Моле собственной персоной предстал перед королевским судом, «желая оправдать себя и свой орден», что, однако же, вызвало лишь выступления новых свидетелей против тамплиеров, ибо он «произносил слова, хотя и обдуманные заранее, но… по всей очевидности, проистекавшие из его еретических убеждений». Видимо, Моле объяснил, что братья из страха перед наказанием не признаются в своих грехах, но он, тем не менее, отпустил им эти грехи перед собранием ордена, «хотя сам, — замечает Плезиан, — был человеком светским и не имел на это права» .
Лишь трое тамплиеров признались, что на самом деле имели гомосексуальные связи с другими братьями, и один из них, Гийом де Жиако, служитель в доме великого магистра, показал, что, будучи на Кипре, имел сексуальные сношения с де Моле по три раза за ночь.
В ответ на просьбу папы дать ему совет относительно готовящегося похода, Жак де Моле подготовил две записки. В первой содержались его предложения относительно организации похода. Он просил правителей западных государств предоставить для этого 15 000 рыцарей и 5 000 пехотинцев. Итальянские города должны были обеспечить крестоносцев боевыми кораблями. Приведенные цифры явственно демонстрируют, сколь сложной была ситуация: ограничение планов могло дать лишь временный эффект, а полномасштабная экспедиция являлась всего лишь голубой мечтой. Однако признать такое положение дел — т. е. полностью изменить свою точку зрения на роль и функции рыцарских орденов — Жак де Моле, человек уже немолодой, весьма упорный в своих намерениях и достаточно консервативный, был просто не способен. Его вторая записка была посвящена идее возможного объединения военных орденов. Она дает отчетливое представление об ограниченности мышления де Моле. Развивая свою идею, де Моле замечает, что данный вопрос уже обсуждался на Лионском соборе в 1274 г., что после событий 1291 г. к нему вновь вернулся папа Николай IV, а Бонифаций VIII, хоть и уделил этой идее некоторое внимание, все же в целом ее отверг. Затем де Моле предпринимает попытку аргументировать целесообразность данного плана, однако же весь тон его рассуждений, как ни странно, представляется нам враждебным этой идее. Так, он утверждает, что нововведения всегда опасны; что членов ордена не следует принуждать к изменениям в Уставе и традициях; что сама система материальной поддержки рыцарских орденов может оказаться под угрозой; что могут возникнуть волнения, если оказывать давление на мелкие провинциальные приорства. С другой стороны, соперничество между орденами, по мнению де Моле, лишь идет им на пользу, да и само существование двух мощных рыцарских орденов неоднократно доказывало свои значительные тактические преимущества. Затем де Моле пытается рассмотреть возможности объединения орденов, однако это у него получается довольно плохо. Его положительные доводы: объединенный орден сможет лучше противостоять нападкам светских и церковных властей, и расходы на его содержание будут меньше. В итоге он обещает папе непременно собрать наиболее опытных членов своего ордена, обсудить с ними данный вопрос и передать Клименту их советы, ежели он выразит желание их получить, а также уверяет его, что самый дешевый способ финансировать предстоящий крестовый поход — это воспользоваться услугами рыцарских орденов. Если же папа имеет намерение назначить орденам определенное и регулярно выплачиваемое содержание, то он, де Моле, предпочел бы, чтобы эти средства поступали в канцелярии орденов раздельно.
Иных конструктивных решений де Моле не предложил, проявив весьма слабое понимание того, насколько уязвимы тамплиеры; рост враждебности по отношению к рыцарским орденам, похоже, скорее озадачивал его, чем пугал. Но были и другие — особенно во Франции, — кто требовал незамедлительной реформы.
Это была существенная «победа» королевских чиновников, но еще более важным оказалось признание самого великого магистра ордена Жака де Моле, сделанное им 24 октября. Великому магистру в то время, должно быть, уже перевалило за шестьдесят, и на процессе он производил впечатление человека, совершенно сбитого с толку, насмерть перепуганного и сразу резко постаревшего и ослабевшего — видимо, из за того давления, которое оказывали на него королевские чиновники. Он, казалось, совершенно утратил почву под ногами и ни разу не проявил себя как сколько нибудь решительный руководитель. Хотя в последующие годы Жак де Моле не раз менял свои взгляды, сперва отказываясь от первоначальных показаний, потом снова признаваясь в совершенных грехах, он никогда так и не сумел оправиться от того удара, под воздействием которого сделал свое первое признание, — как не смог и изгладить это событие из памяти — собственной и окружающих — настолько умело оно было срежиссировано властями для достижения максимального пропагандистского эффекта.
Он сообщил инквизитору Гийому де Пари, что был принят в орден сорок два года назад в Боне, в диоцезе Отён, Умбером де Пейро, магистром Англии, и Амори де ла Рощем, магистром Франции. И признался далее, что после того, как он дал множество клятв относительно соблюдения обычаев и законов ордена, его плечи окутали плащом тамплиера, и упомянутый приор (т. е. Умбер де Пейро) приказал принести бронзовый крест, на котором было изображено распятие, и велел ему (Моле) отречься от Иисуса Христа, чье изображение держал перед ним. Он нехотя подчинился; потом ему велели плюнуть на распятие, но он плюнул на пол. Когда его спросили (в суде), сколько раз он плевал на распятие, он поклялся, что плюнул только один раз и помнит это очень хорошо.
Хотя Жак де Моле и отрицал обвинение в мужеложстве, он как бы экстраполировал описание своего вступления в орден на всех остальных, заявив, что ничто из выпавшего на его долю не миновало и всех прочих неофитов. По его словам, сам он мало кого принимал в братство, а когда все же ему доводилось делать это, то самую «неприятную» часть обряда он поручал другим, твердо зная, впрочем, что новичок обязан пройти все то, чему был подвергнут и он сам при вступлении в братство.
И действительно, как будет видно впоследствии, уже сами по себе официальные обвинения явно имели целью спровоцировать во всех слоях населения отвращение и страх по отношению к тамплиерам. А потому в пятницу, 25 октября, Жак де Моле вместе с другими руководителями ордена — Жераром де Гошем, Ги Дофеном, Жоффруа де Шарне и Готье де Лианкуром — предстал перед ассамблеей в Тампле. Особое место на этом собрании занимали богословы, церковные и светские магистры, бакалавры и другие представители Парижского университета.
Великий магистр признался — от своего имени и от имени прочих присутствующих руководителей ордена, — что, хотя первоначально создание ордена имело благородные цели, было одобрено Святым Престолом и благословлено им на борьбу с врагами истинной веры во имя защиты Святой Земли, но, тем не менее, происки врага рода человеческого, который всегда ищет себе поживу, привели членов ордена к такому моральному падению, что теперь, и уже довольно давно, все те, кого принимают в братство, отрекаются от Господа нашего Иисуса Христа, нашего Спасителя, ценою бессмертной души своей и плюют с презрением на распятие, которое показывают каждому из них при вступлении в орден, а также совершают во время упомянутого обряда посвящения прочие чудовищные преступления.
Он не пожелал перечислить эти преступления, по его словам, «из страха перед светским уголовным судом, и на тот случай, если упомянутый орден будет уничтожен, а его члены утратят уважение людей, положение в обществе и все свои богатства». Он сказал также, что преступления ордена были раскрыты благодаря усилиям христианнейшего короля Филиппа IV Французского, «несущего свет, от которого не скроется ничто». Он заявил, что, как и все Другие тамплиеры, искренне раскаивается в содеянном и просит собрание заступиться за них перед папой и королем, дабы они могли получить отпущение грехов и наказание в соответствии с решением церковного суда. Возможно, сразу же после этого Моле написал «открытые письма», о которых упоминают хронисты, его современники, умоляя всех тамплиеров сознаться в содеянном, ибо все они долгое время находились во власти заблуждений.
Возможно, конечно, Жак де Моле был подвергнут пытке и таким образом вынужден подчиниться плану Ногаре. Весной 1308 г. некий каталонец, живущий в Париже, в письме своему другу, проживавшему на Майорке, описал весьма впечатляющую сцену, во время которой Жак де Моле срывал с себя одежду, чтобы показать ожоги и раны у себя на руках, на ногах, на спине и на животе, однако же обстоятельства, при которых эта сцена якобы имела место, — а именно выступление великого магистра с помоста перед парижской толпой — заставляют предположить, что все описанное скорее вымысел и игра воображения, а не реальная действительность. Более того, существует некий документ, составленный анонимным юристом скорее всего в 1310 г., где обсуждаются различные юридические тонкости, связанные, видимо, с целой серией вопросов, поступивших от королевских чиновников, и где говорится, что, по словам самого де Моле, он признался «из страха перед страданиями», а стало быть, все же не был подвергнут пытке и на самом деле даже «просил порой, чтобы и его тоже пытали, иначе братья его сочтут, что он погубил их по собственной воле»90. Хотя и это свидетельство, возможно, тоже исходит из правительственных источников.
Королевским чиновникам вовсе не обязательно было оправдываться или по какой либо причине скрывать применение пыток, поскольку еще в 1252 г. папа Иннокентий IV дал право светскому суду применять пытку при судебных расследованиях. Больше похоже, что за одиннадцать дней, прошедших с момента ареста Жака де Моле, к нему были применены иные методы давления, менее жестокие, но вполне способные постепенно сломить любое сопротивление. Возможно, использовалась примерно та же техника допроса, что и в наши дни: непрерывный допрос (возможно, его вели посменно), физические и нравственные страдания, вызванные содержанием в заключении, постепенное ослабление организма из за голода и недостаточного количества сна. «Показательных» признаний на многих судебных процессах, особенно в XX в., добивались примерно теми же способами. Сюда включаются и различные посулы и обещания. Возможно, де Моле предложили свободу, как только дело будет закрыто. Действительно, почти два года спустя, когда судебные слушания еще продолжались, он заявил перед папской комиссией, что «было бы весьма удивительно, если бы Римская церковь вдруг пожелала продолжить разгром ордена, в то время как исполнение приговора об отлучении от церкви императора Фридриха II было отложено на тридцать два года».
Один из служителей ордена, Жан де Шалон, которого также готовили к тому, чтобы в июне 1308 г. в Пуатье он повторил свои первоначальные признания, по своему подтвердил это, сообщив, что некий священник Рено с помощью «тайных писем» убедил более 60 тамплиеров отказаться от их показаний (в данной версии текст был на пергаменте со свинцовой печатью), говоря, что если они этого не сделают, орден будет уничтожен. Он, Жан де Шалон, тоже отказался от своих показаний, хоть и неохотно, ибо считал, что за всем эт
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Среда, 28.03.2012, 16:24 | Сообщение # 104 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| 
Мария Кантемир - последняя любовь Петра Великого
Кантемир Мария Дмитриевна (Кантемирова Марья) (29.4.1700, Яссы - 9.9.1757, Москва), княжна. Дочь молдавского господаря Д.К. Кантемира и Кассандры Кантакузин. Последняя любовь Петра Великого. Эта история напоминает древнегреческую трагедию, в которой есть любовь, злодейство и смерть. Ее мечтал царь возвести на вершину власти, ее сына - сделать своим наследником трона. Не случилось, не привелось - дворцовые интриги привели к гибели сына блистающей в своем веке Марии, а потом и самого Петра.
Из рецензии на книгу Чирковой . "Мария Кантемир. Проклятие визиря"
"Взлеты, падения, драмы... Философские раздумья, гипотезы и факты - неопровержимые, сложенные кирпич к кирпичику в литературную крепостную стену, которая выдерживает дотошность исследования, не вызывая скуки, пленяет захватывающим сюжетом, вовлекает в драматический мир героев, населяющих этот роман-остров. Роман с интригующим названием: "Мария Кантемир. Проклятие визиря", выдвинутый на соискание Государственной премии Молдовы.
Новое произведение Зинаиды Чирковой начинается с показа Турции, где жил заложником у турецкого султана Дмитрий Кантемир. Такова была традиция - старший сын молдавского господаря должен был быть аманатом у султана. Отец Дмитрия и старший его брат были господарями Молдавии, и потому вся семья Кантемиров в течение многих лет жила в Стамбуле.
Дмитрий Кантемир и здесь не терял времени даром. Он стал европейски образованным человеком, философом, писателем, географом, историком своей родины. Даже музыка не оставила его равнодушным - Кантемир написал для Турции ее гимн, под мелодию которого ходили в битвы янычары султана.
Здесь, в Стамбуле, получила азы своего удивительного для тех лет образования его старшая дочь - Мария. Астрономия, география, геометрия, математика, множество европейских языков - таков был перечень ее занятий. Здесь, в Стамбуле, познакомилась она с русским послом в Турции - Петром Андреевичем Толстым, здесь выучилась и русскому языку.
Вместе с отцом уехала она в Яссы, где Дмитрий Кантемир стал господарем. Вместе с ним участвовала она и в битве при знаменитом Прутском походе Петра I, здесь и увидела впервые русского царя и полюбила его нежно и самозабвенно на всю свою жизнь...
Роман всеохватно и мощно излагает историю этого похода, психологически тонко анализирует неудачу Дмитрия Кантемира, его мирные переговоры с визирем, возглавлявшим турецкое войско и окружившим рать Петра I. Выход из этого окружения горек для Кантемира, но он не отрекается от своих идей, от заветов рода и вместе с двумя тысячами молдован, участвовавших в боях, уходит с Петром.
Мария, совсем юная, вместе с отцом, младшими братьями и матерью в составе русской армии выехала в Россию.
Петр I предельно отличал Дмитрия Кантемира за его глубокие знания во всех областях науки, его полководческий дар, его великодушие. Он подарил Кантемиру богатые земли в Орловской губернии, великолепное имение под Москвой - Черную Грязь с лечебными источниками, дома-дворцы в Москве и Петербурге.
И в России Кантемир оставался для молдован, выехавших с ним, господарем, сохранил все обычаи и традиции. Многие бояре, приехавшие в Россию, стали знаменитыми полководцами, известными учеными, знатными сановниками. Они принесли России свои знания и опыт, свою культуру, вошедшую в сокровищницу русской культуры.
Образ Марии Кантемир - редчайший по красоте, органике образ девочки, девушки, светской дамы, зрелой женщины - в романе выписан нежными мазками, щедро, драматически контурно выделяется в общей массе действующих лиц повествования, множества достойнейших героинь, населяющих романы Зинаиды Чирковой. Мария - часть природы, протекает ли ее жизнь в Турции, Молдове или России. Она - составная часть века. Она вбирает культуру народов постепенно, что-то отсекая, отбрасывая, но не отвергая. Она живой родник из числа тех, кто распространял в России свои обычаи и обряды. Она не боялась в лицо царю говорить о том, что созданная им ассамблея - театр для деревянных кукол, резко критиковала дух застоялого императорского двора. Она дерзка в романе и дерзновенна. Петр впитывает ее одухотворенность, прислушивается к ее советам, и Мария, пользуясь его благосклонностью, вводит многие обычаи, народную обрядовость в культурную жизнь петербургского царского двора.
Ее двора... Она участвовала в ассамблеях и маскарадах, но избегала утомительных увеселений... Принимала в родительском доме Петра I, А.Д.Меншикова, Ф.М.Апраксина, французского посла Ж.Кампредона. Поддерживала дружеские связи с графом Толстым, прусским, австрийским и другими дипломатами, была фрейлиной императорского двора.
Вместе с отцом Мария участвовала и в другом петровском походе - персидском. Кантемир надеялся, что через Кавказ сможет он проложить дорогу к своей родине, освободить ее от турецкого владычества. Он стал основателем типографии при царском дворе, при ставке Петра, печатал обращения к народам Кавказа на арабском, татарском, грузинском языках, составлял наставления для подданных России на этом пространстве земли.
Мария Кантемир во всем помогала отцу, была его опорой, его новым миром.
Здесь она поняла, что у нее должен родиться ребенок от Петра.
Царь отчаянно влюбился в красавицу-княжну, мечтал увидеть ее на троне, клятвенно обещал, что ее родившийся сын станет наследником Российской империи. Он хотел, он жаждал увидеть Марию царицей, тем более, что его жена, Екатерина Первая, к тому времени успела завести себе молодого любовника, мечтала убраться от Петра за границу и даже все свое состояние перевела в заграничные банки.
Петр не успел осуществить свою мечту. Екатерина узнала о его связи с Марией, через своих клевретов уничтожила сына Марии, а потом отравила и самого Петра.
Когда Кантемир соединился с армией Петра I, визирь султана, казненный за позволение армии Петра выйти из окружения с развернутыми знаменами и целыми пушками, проклял всю семью Кантемиров. И всю свою жизнь Мария жила под гнетом мысли, что пророчество это исполнится. Она действительно стала одинокой, после Петра она уже никого не смогла полюбить, но всю свою волю, энергию и душу она вложила в младших своих братьев. Один из них - Антиох - стал знаменитым родоначальником, третий - помещиком. И всем им отдала Мария частицу своей души, силы, энергии и трудолюбия. Но главным для нее стал младший брат. Она читала все его произведения, каждый день писала ему письма в Лондон и Париж, где он был дипломатом, критиковала его стихи, подсказывала ему новые мысли и новые идеи.
Семнадцатилетняя красавица Мария, дочь молдавского господаря Дмитрия Кантемира, была последней любовью стареющего Петра Великого. Император мечтал о наследнике престола, и если бы не загадочная смерть новорожденного младенца - сына Марии и Петра - история России могла бы пойти совсем иным путем.
Последние годы ее жизни были трагичны. Обедневший род, нищета, но никогда Мария не падала духом - память о ее великой любви к Петру I осталась нерушимой, эта сжигающая память ковала ее мужество и смирение. Достойное смирение."
Кстати,есть предположение,что именно Мария Кантемир ввела моду на язык цветов.
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Среда, 28.03.2012, 16:46 | Сообщение # 105 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Он бесстрашно вводил в России новые традиции, прорубая «окно» в Европу. Но одной «традиции», наверное, могли бы позавидовать все западные самодержцы. Ведь, как известно, «жениться по любви не может ни один король». Но Пётр Великий, первый российский император, смог бросить вызов обществу, пренебречь невестами дворянского рода и принцессами западноевропейских стран и жениться по любви.
Выбор матушки ...
Впрочем, первая женитьба будущего императора скорее была не совсем по любви. Невесту 16-летнему Петру подыскала мать, чтобы сын освободился от опеки сестры Софьи, и настала пора его правления. Дело в том, что в те времена юноша становился взрослым после женитьбы. Выбор царица остановила на Евдокии Лопухиной, по отзыву современника, «принцессу лицом изрядную, токмо ума посреднего и нравом несходного своему супругу». Очевидно, все это и стало причиной того, что уже через месяц после свадьбы Петр оставил Евдокию и отправился в Переяславль-Залесский на Плещеево озеро. Сохранилось несколько писем Евдокии к Петру и ни одного его ответа. Евдокия обращалась к нему с нежными словами: «Здравствуй, свет мой, на множество лет. Просим милости, пожалуй, государь, буди к нам, не замешкав. Женишка твоя Дунька челом бьет». Последующие письма уже полны тоской жены, знающей о новом романе мужа. Не изменило положение и рождение сына, названного в честь деда Алексеем. Евдокия через какое-то время удалилась в Суздальский монастырь, где провела 18 лет.
Той, ради кого Петр оставил законную жену, была дочь виноторговца из Немецкой слободы (район на берегу Яузы) Анна Монс. Веселая, любвеобильная Анна время с царем проводила охотно. Но, как утверждают современники, к Петру была равнодушна и совсем не хотела быть царицею. Между тем, эта связь продолжалась более десяти лет и прекратилась не по вине царя – фаворитка завела любовника. Когда об этом стало известно Петру, тот сказал: «Чтобы любить царя, надлежало иметь царя в голове». Измену пережил стойко, к тому же в это время он встретил Марту Скавронскую, будущую императрицу Екатерину Алексеевну. Во время войны со Швецией, при осаде Мариенбурга русскими войсками в 1702 году, Марта, прислуга пастора Глюка, попала в плен. Вскоре она в качестве прачки попадает в услужение к маршалу Шереметеву, здесь-то ее и приметил Александр Меншиков. У Меншикова ее называли Екатериной Трубчевой, Катериной Василевской. У Алексашки Петр и познакомился с будущей женой.
Из прачки – в царицы...
По мнению личного врача Петра, у царя была «армия бесов сладострастия в крови». Рядом всегда находились «метрессы», так тогда на иностранный манер называли услужливых женщин. Но очень скоро отзывчивая, некорыстолюбивая, веселая Марта сумела завоевать сердце государя. Вскоре Марта принимает православие и русское имя Екатерина Алексеевна – отчество она получила при крещении, в роли крестного отца выступил царевич Алексей.
Суровый Петр уже не мыслил жизни без Екатерины. В разлуке он постоянно забрасывал письмами, жаловался на тоску по ней, посылал гостинцы. Заботился Петр и о своей внебрачной дочери Анне. «Ежели что мне случится волею божиею, – сделал он письменное распоряжение в начале 1708 года перед отправлением в армию, – тогда три тысячи рублей, которые ныне на дворе господина князя Меншикова, отдать Екатерине Василевской и с девочкою».
Впрочем, «походная» жена, как многие именовали Екатерину, старалась не покидать царя, отправляясь с ним даже на военные действия. Она спасла царя во время Прутского похода, когда русские войска были окружены. Екатерина передала турецкому визирю все свои драгоценности, склонив его к подписанию перемирия. Возможно, этот поступок окончательно убедил царя в искренности чувств любовницы, и, вернувшись в Петербург 19 февраля 1712, Петр обвенчался с Екатериной. Обряд был совершен в церкви Исаакия Далмацкого. Длинный шлейф свадебного платья Екатерины несли их дочери Анна и Елизавета (будущая императрица Елизавета Петровна). Рожденные вне брака царевны получили официальный статус цесаревен. Кстати, практичный царь даже «узаконил свадебные подношения», издав указ «Об обязательном сборе с каждого города презентных денег». Был на свадьбе и фейерверк, и бал, и игра судьбы – иногда кавалером Екатерины в танцах становился Виллем Монс. Брат Анны Монс – первой настоящей любви царя Петра. Через какое-то время император вновь столкнется с изменой через семью Монс.
Пока же счастью супругов ничего не угрожает. Не секрет, что характер у Петра был жесткий, когда царь находился в ярости, подойти к нему не решался никто. И только Екатерина без страха смотрела в пылавшие гневом глаза, и царь успокаивался. Петр, по свидетельству современников, «не мог надивиться ее способности и умению превращаться, как он выражался, в императрицу, не забывая, что она не родилась ею. Он любил видеть ее всюду. Не было военного смотра, спуска корабля, церемонии или праздника, при которых бы она не являлась». С ролью царицы Екатерина справлялась легко, не забывая, впрочем, и о своем прош?лом. В одном из писем она шутливо напоминает Петру, что была прачкой: «Хотя и есть, чаю, у вас новые портомои, однакож и старая не забывает». В 1714 в память Прутского похода царь учредил орден Святой Екатерины, которым наградил жену в день ее именин.
Переплетение судеб...
Но, несмотря на любовь к Екатерине, в крови царя по-прежнему бушевала «армия бесов». И еще во время Прутского похода судьба решила подарить увлеченному Екатериной Петру встречу с последней любовью. Вернее, сначала русский царь встретился с ее отцом, молдавским князем Дмитрием Кантемиром.
В 1710 году Петр I объявил войну Турции, в это же время Дмитрий стал князем Молдавии, входившей в состав Османской империи. Через год он заключает с Петром тайный договор о переходе Молдавии в состав России.
Прутский поход оказался неудачным, армия вернулась в Россию. С ней прибыл и Дмитрий Кантемир, получивший княжеское достоинство Российской империи с титулом светлости. Петр I планировал выдвинуть образованного Дмитрия в первые президенты Российской академии наук, но этим планам не суждено было сбыться.
Вместе с отцом в Россию перебралась и одиннадцатилетняя Мария Кантемир. В то время Екатерина, наверное, и не предполагала, что дочь молдавского князя вскоре станет угрожать ее положению. А между тем, в начале двадцатых годов между государем и красавицей княжной зародилось взаимное и страстное чувство.
В 1722 году Петр отправился в Персидский поход в сопровождении Екатерины и Марии. Екатерина снисходительно относилась к мимолетным связям своего супруга, но через какое-то время почувствовала реальную угрозу браку. Дочь бывшего молдавского господаря из знатного рода, образованная, слишком подходила на роль царицы. К тому же Мария была беременна, и в окружении царя всерьез поговаривали: если родится мальчик, Екатерина повторит судьбу Евдокии Лопухиной. Ведь из 11 детей, которых Екатерина выносила Петру, выжили только 2 девочки. И после смерти маленького Петра Петровича у Екатерины не было больше сына, которого Петр мог бы сделать своим наследником.
Родись у Марии сын, Петр I бы породнился с потомками Тамерлана. По одной из версий, Кантемир – прозвище богатого татарина, восходящее к словосочетанию «кан Тимур» (кровь Тимура, родственник Тимура, то есть потомок Тамерлана). В 1540 году предок Марии принял христианство и поселился в Молдавии.
По некоторым сведениям, друзья императрицы нашли способ избавиться от опасности. У последней любви царя случились крайне тяжелые преждевременные роды. Ребенок погиб, жизнь Марии долгое время была в опасности.
Наследники престола
Судьба благоволила к Екатерине. В 1722 году Петр, почувствовав, что силы оставляют его, опубликовал Устав о наследии престола. Отныне назначение наследника зависело от воли государя.
В мае 1724 Петр впервые в истории России короновал Екатерину в качестве императрицы. Возможно, царь собирался официально провозгласить ее своей преемницей, но не сделал этого, узнав об измене жены с тем самым камергером В. Монсом. Камергера казнили, обвинив в сравнительно мелких по тем временам хищениях из казны. Петр позволял себе нарушать супружескую верность, но не считал, что таким же правом обладает и Екатерина. Вновь пошли слухи о смене жены царя, имя Марии Кантемир было на первом месте. Но этому не суждено было случиться, болезнь императора обострилась, он так и не воспользовался правом назначить преемника.
28 января 1725 года великий царь-реформатор умер. Тело супруга Екатерина оставила непогребенным сорок дней и ежедневно дважды его оплакивала. «Придворные дивились, – писал современник, – откуда столько слез берется у императрицы...»
Судьба все расставила по местам: Екатерина усилиями Меншикова и при опоре на гвардию была возведена на престол, а Мария осталась незамужней светской дамой, занималась благотворительностью, построила несколько храмов. Многие полагают, что она до конца жизни хранила верность своей первой и единственной любви – Петру I.
Реформы Петра I нарушили традиционную замкнутость боярских, дворянских и городских (посадских) семей. Регламентация всех сторон быта, проводимая Петром I, коснулась в первую очередь института брака. Резко возросло число неравных браков с представителями низших сословий, добившихся «чинов». С 1720 года разрешались браки с иностранцами (при условии сохранения супругом православной веры). Было разрешено заключать браки с разведенными и даже с расстриженными монахами и священниками.
Указом 28 февраля 1714 Петр I запретил во избежание увиливания от государственной службы дворянским и «подъяческим» сыновьям жениться, не окончив школы. Указом от 1722 «О дураках» браки запрещались слабоумным, если они не проходили годовое «исправление» на службе. Оставался запрет на четвертый по счету брак, плата государству при заключении каждого последующего из трех браков возрастала. Сам царь, знаменитый своим скандальным браком с Мартой Скавронской, будущей императрицей Екатериной Алексеевной, поддерживал добровольный брак, по его мнению, способствовавший «умножению» служилого дворянства.
Пары могли познакомиться, как и раньше, в церкви, затем на ставших свободными для женщин прогулках, приемах, ассамблеях (даже воспитанницам монастырей давали часы для знакомства с будущими женихами). В 1720 Петр I запретил составлять «сговорную запись» и закреплять ее в приказе крепостных дел, заменив «росписью приданого». Предписывалось видеться до венчания и обручиться за шесть недель до него. В 1722 царь приказал Сенату и Синоду расторгнуть насильственные браки; при нем стали возвращаться «в мир» насильно постриженные жены. Но воля родителей в устройстве браков своих детей все равно надолго осталась решающей.
Свадебный обряд изменился только в Москве и Санкт-Петербурге. На свадьбе, где веселились вместе мужчины и женщины, полагалось выставить щедрые угощения с вином и разнообразными блюдами. Свадьбы посещал сам Петр с Екатериной; царь запретил показывать гостям невестину сорочку, хотя в провинции этот обычай сохранялся еще долго. В 1722 Петр I постановил разводить супругов при доказанном прелюбодеянии, побегах и самовольных отлучках, при втором браке при живом супруге, также наказывали солдаток за второй брак при муже. Реформы Петра I сделали немало для внешней европеизации семейного уклада дворян, но внутренняя жизнь подавляющего большинства семей всех сословий изменилась мало.
источник http://www.tamada26.ru/raznoe/71-petr-pervyj.html
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Среда, 28.03.2012, 16:59 | Сообщение # 106 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
|
Несостоявшаяся царица
Исторический очерк
Более чем на 10 лет она овладела сердцем Петра Первого, который даже собирался сделать ее русской царицей. Ее звали Анна Монс.
Семья Монсов, жившая с конца XVII века в Москве, в Немецкой слободе, пыталась отыскать свою родословную во Франции или во Фландрии. Свидетельство тому – фамилия Монс де ла Круа, под которой Монсы выступали при царском дворе. Однако историки установили, что семейство это вестфальского происхождения, и его притязания на звание галльских дворян неосновательны.
До переезда в Немецкую слободу глава семейства Иоганн Монс жил в городе Минден на реке Везер и занимался то ли винной торговлей, то ли игрой в карты, то ли бондарными делами. Попав же в Московию, он сосредоточился на виноторговле и содержании гостиницы, а также стал поставщиком товаров для царской армии. Монсам покровительствовал друг царя адмирал Ф.Лефорт.
После смерти Иоганна остались вдова, Матильда, и четверо детей: Матрена (по мужу Балк), Анна, Виллим и Филимон. За долги пришлось отдать мельницу и лавку, но дом с “аустерией” (гостиницей) остался за вдовой.
Мемуаристы обращали внимание на свойственную Монсам внешнюю привлекательность, дух взаимовыручки, умение постоять друг за друга в трудную минуту. Это была на редкость сплоченная, дружная семья. Но нельзя не сказать еще об одном объединяющем их свойстве: стремлении к роскоши любой ценой. Причем стремление это было заложено в Монсах-детях, можно сказать, на генетическом уровне, поскольку им в полной мере обладала воспитавшая их мать, Матильда Монс. М.И.Семевский отмечает такие ее качества, как “вечное недовольство своим достатком, ненасытная алчность новых и новых благ, ее попрошайничество, заискивание у разных новых лиц, умение найти благотворительных себе особ”.(1) Властная, хитрая, расчетливая, она старалась извлечь максимальную выгоду из ухаживания за своими дочерьми. Ее небезосновательно называли не матерью, а сутенершей.
Анна Монс – знаковая фигура не только Немецкой слободы, но и всей европейской культуры, проникшей в Московию. Воспитанная в иной вере и в иной культуре, Анна, по всей вероятности, была равнодушна к России и ее судьбам. Зато она восхищалась Западом, и, конечно, немалая доля симпатий к западному миру была вложена в Петра не только Лефортом, но и Анной Монс. По словам историка, чистенькая, по-европейски аккуратная Немецкая слобода стала как бы моделью будущей России для царя-преобразователя, а Анна Монс – идеалом женщины.
Как остроумно заметил писатель Д.Л.Мордовцев, из любви к Анхен “Петр особенно усердно поворачивал старую Русь лицом к Западу и поворачивал так круто, что Россия доселе остается немножко кривошейкою”(2) . Известен факт, что Петр произвел свое знаменитое брадобритие бояр после ночи, проведенной с Монс (3). Конечно, царь вынашивал этот план давно, но, кто знает, может быть, смех его возлюбленной над старозаветными бородами был как раз дополнительным стимулом, вооружившим его ножницами. Отмечалось также, что указ Петра от января 1700 года о ношении женщинами немецкого платья был навеян самодержцу нарядами Анны. Конечно, мы далеки от вывода, над которым в свое время иронизировал Ф.М.Достоевский, что Петр, единственно, чтобы понравиться Анне Монс, совершил свою великую реформу.(4) Разумеется, это не так. Тем не менее роль этой женщины в истории не стоит и умалять.
Ранний брак с постылой Евдокией Лопухиной, на которой Петр женился в 1689 году по настоянию матери, и спустя лишь короткое время (1691 г.) сильное “беззаконное”, по понятиям той эпохи, чувство к Анне Монс – все это не могло не отразиться на характере царя. Под влиянием целого комплекса обстоятельств у Петра смолоду развился, как отмечает один исследователь, “тот холерический взрывной темперамент, который впоследствии так часто проявлялся всполохами гневной ярости – или, наоборот, безудержного веселья, вакхического разгула страстей” (5)
Есть серьезные основания полагать, что вакханалии Петра в Немецкой слободе, а также его забавы с Анной Монс поощряла мать Петра Наталья Кирилловна, прозванная в народе “медведихой”. Известно, что она вносила разлад в отношения между сыном и разочаровавшей ее невесткой. Медведиха, желавшая самолично управлять государством, употребляла все усилия к тому, чтобы сын держался подальше от трона. Поэтому она дозволяла юному Петру и воинские потехи, и плавание на пресловутых ботиках, и безудержное пьянство - лишь бы сохранить власть в своих руках.
Как же познакомились Петр и Анна? Большинство историков сходятся на том, что их познакомил бывший любовник Анны, друг и наставник царя Ф.Лефорт в 1691 г.(или в 1692 г.). Однако существует легенда, согласно которой Анна будто бы уже в 1689 г. приняла большое участие в спасении царя во время бунта стрельцов, когда испуганный и разгневанный Петр в одном исподнем поскакал cпасаться в Троицкую лавру. Говорили, что она предупредила монарха о грозящей опасности и даже последовала за ним в лавру. Об этом же пишет А.Красницкий в своем историческом романе “Петр и Анна”.
Подобное развитие событий кажется нам маловероятным: ведь известно, что Петр впервые посетил Немецкую слободу, где он бы мог познакомиться с Монсами, лишь в 1690 г. Что же касается утверждения Г.Оларта о том, что “Анна Монс должна была проявить какие-то недюжинные свойства, чтобы завладеть сердцем царя”, (6) то этими свойствами вполне могли стать не какие-то мифические героические поступки, а ее личностные качества, притягательные для Петра. “Ему нужна была такая подруга, - пишет М.И.Семевский, - которая бы умела не плакаться, не жаловаться, а звонким смехом, нежной лаской, шутливым словом кстати отогнать от него черную думу, смягчить гнев, разогнать досаду; такая, которая бы не только не чуждалась его пирушек, но сама бы их страстно любила, плясала б до упаду сил, ловко и бойко осушала бы бокалы. Статная, видная, ловкая, с крепкими мышцами, высокогрудая, с страстными огненными глазами, находчивая, вечно веселая – словом, женщина не только по характеру, но даже и в физическом состоянии не сходная с царицей Авдотьей – вот что было идеалом для Петра – и его подруга должна была утешить его и пляской, и красивым иноземным нарядом, и любезной ему немецкой или голландской речью... Анна Монс, как ему показалось, подошла к его идеалу...”.(7)
Портретов Анны Монс не сохранилось. Потому достоверно неизвестен даже цвет ее глаз. Кто-то называет ее “синеглазая Анхен”, кто-то - “черноокая Монсиха”. “Умная, кокетливая немка, - говорит историк Н.И.Костомаров, - умела привязать его к себе тем наружным лоском обращения, которого недоставало русским женщинам” (8). “Наружный лоск” Анны проявлялся, в частности, в том, что она прекрасно одевалась. Исторические романисты живописали облик Монс яркими красками. В.Лавров в романе “На дыбе” рисует Анну “в пышном белом платье, в белых же чулках, с тонкой талией, с высоким пучком волос на макушке, нарумяненной слегка, не то что толстые московские дуры, мер не знавшие”.
Историки единодушны: Анна была замечательно хороша собой. Сходятся они также в том, что она некоторое время вела жизнь куртизанки – во всяком случае, ей приписывают массу любовников, среди которых был и Лефорт. При этом какое-то время Монс была фавориткой обоих друзей – Петра и Лефорта. Это возможно: cвободные нравы Немецкой слободы общеизвестны; кроме того, к сближению с молодым и красивым царем Анну толкали и ее интимный друг Лефорт, и собственная мать, стремившаяся извлечь из этой связи наибольшую выгоду, и, наконец, женское самолюбие. В этой связи мнение В.Стругацкого о том, что для того, “чтобы завоевать ее, царь ухаживал за Монс более усердно, чем это приходилось делать монархам,” (9) лишено оснований.
“Она привлекала и фигурой, и ножками, душистая, наряжалась по-иностранному, ложилась в кровать с шутками, любовью занималась изобретательно,” – отмечал Д.А.Гранин (10). Любовная харизма Анны Монс еще ждет своего исследователя. Однако ясно, что именно с Анной будущий царь-реформатор вкусил прелести и тонкости европейской любви, и, как полагают ученые фрейдистского толка, любовь эта, “свободная от православного стыдливого секса в основной позиции, считавшегося необходимым грехом, подтолкнула царя к преобразованиям, а не пресловутая необходимость Московского царства пробиваться к Балтийскому морю”.(11) В этом же ключе оценивает деятельность Петра и В.Рекшан: “Анна Монс... показала ему [Петру] ...половой класс. После этого реформы в России стали неизбежны, и на их знаменах были начертаны прежде всего любовные имена” (12).
Не отрицая значения секса в жизни общества, мы тем не менее не склонны считать его влияние определяющим для реформы Петра. Ведь иногда авторы подобных оценок приходят к абсурдным выводам. Так, А.Шубин (13) и Е.Рыбас (14) утверждают, что Великое Посольство в Европу было организовано Петром и Лефортом ради желания “попробовать” тамошних женщин. А когда “европейские дамы стали обходить Петра стороной”, “государю волей-неволей пришлось(!) посвятить все свое внимание изучению корабельного дела”.
Мемуаристы и историки говорят, что Петр испытывал к Анне глубокое нежное чувство. Обычно прижимистый, он дарит ей собственный портрет, усыпанный бриллиантами (стоимостью в 1000 рублей), назначает ей пансион в 708 рублей, наконец, строит для нее великолепный двухэтажный палаццо в восемь окон (в народе его называли “царицын дворец”). В нем было все, что полагается, – и мажордом, и слуги в ливреях, два шестерика дорогих коней на конюшне, кареты на все случаи жизни. В спальне Анны, на втором этаже, был устроен специальный лифт ручного привода: звякнул в колоколец один раз – подавали вино и фрукты; звякнул два – пожалуйте, портативный туалет. Роскошно убранная опочивальня этого дворца вызывала неподдельное восхищение жителей слободы.
Вот как описывает выезд Анны Монс А.Н.Толстой: “Промчался золоченый, со стеклянными окнами, возок. В нем торчком, как дура неживая, сидела нарумяненная девка, - на взбитых волосах войлочная шапчонка в алмазах, в лентах; руки по локоть засунуты в соболий мешок. Все узнали стерву, кукуйскую царицу Анну Монсову. Прокатила в Гостиные ряды. Там уж купчишки всполошились, выбежали навстречу, потащили в возок шелка, бархаты” (15).
Однако всего этого Анне казалось мало: пользуясь расположением к ней царя, она за взятки торговала привилегиями, не гнушаясь при этом принимать как крупные, так и мелкие подношения; клянчила у своего венценосного любовника подарки и деньги. По свидетельству панегириста Петра I Гюйсена, “даже в присутственных местах было принято за правило: если мадам или мадемуазель Монсен имели дело и тяжбы собственные или друзей своих, то должно оказывать им всякое содействие. Они этим снисхождением так широко пользовались, что принялись за ходатайства по делам внешней торговли и употребляли для того понятых и стряпчих”. Иногда Анна прибегала к хитрым приемам: невольная виновница гонений на царевича Алексея, она выпрашивает у Петра подарок “для многолетнего здравия царевича”: “Я прошу, мой любезнейший Государь и отец, не откажи в моей просьбе, ради Бога, пожалей меня, твою покорную рабу до самой смерти”. Или в другом месте: “Умилостивись, государь царь Петр Алексеевич! ...свой милостивый приказ учини – выписать мне из дворцовых сел волость”.
Впрочем, иногда она проявляла и своего рода заботу о царе. Посылала, например, посылку из “четырех цитронов и четырех апельсинов”, чтобы Питер “кушал на здоровье”, или отправляла ему “цедреоли в 12 скляницах” (“больше б прислала, да не могла достать”). В ее письмах сквозит скорее официальный, чем дружеский, тон. “Челом бью милостивому государю за премногую милость твою, что пожаловал, обрадовал и дал милостиво ведать о своем многолетнем здравии, жду милостивое твое писание, о котором всегда молю Господа Бога”.
О.Лебедева, проанализировавшая эпистолярное наследие Анны Монс, пришла к выводу, что в письмах Анны к Петру, посылавшихся ею на протяжении 10 лет, нет ни одного слова о любви(16). Это дало основание некоторым исследователям говорить о том, что Монс – холодная и расчетливая фаворитка, недостойная чувства Петра.
Многие помнят и сочинения школьной поры об “Образе Анны Монс в романе А.Н.Толстого “Петр Первый”. Глупой мещанкой, не сумевшей оценить истинную любовь великого человека – Петра, предстает она. “Сердце этой ветреницы оказалось глухим к глубокому и искреннему чувству,” - писали мы, не зная, что женолюбивый Петр одновременно с Монс постоянно имел связи с другими ветреницами. Царь рассматривал интимную связь как службу себе (забавно, что Анна Монс подписала письма к Петру - “верная слуга”).
Достаточно сказать, что наряду с Анной он имел отношения с ее ближайшей подругой, Еленой Фадемрех. Последняя находила для царя более ласковые, чем Монс, слова: “Cвету моему, любезнейшему сыночку, чернобровенькому, черноглазенькому, востречку дорогому...”. А что Анна? Известно, что она никогда не выговаривала Петру за его случайные связи. Анна не ревновала или делала вид, что не ревновала. Похоже, она была уверена в себе. Любила ли она? И разве любовь может быть без ревности?
“Будь у Анны Монс поболе ума, именно она заняла бы место на троне,” – отмечает А.Крылов (17). Но все дело в том, что примерять на себя российскую корону Анна никогда не стремилась. Ей чужды были и православие, и русская культура, и тот деятельный и разгульный мир, который строил вокруг себя ее Питер. Анхен зевала на дипломатических приемах, куда он звал ее. Подобно римскому императору Диоклектиану, она находила удовольствие в тихом сельском труде, выращивании кочнов капусты, удивлявших обитателей Немецкой слободы. Ей милее всего была ее уединенная мыза около ручья Кукуя, где паслись шортгорнские коровы и аглицкие свиньи, росли иноземные овощи и картофель. Неcлучайно Анну называют “первой идейной дачницей на Руси” (18).
Она, скорее всего, не любила Петра – лишь ценила его привязанность к ней, отвечала ему теплой дружбой и умела пользоваться добрым чувством всесильного властелина русской земли. “...Не царского трона, не власти хотела бы Анна Ивановна, - пишет А.Н.Толстой, - власть беспокойна, ненадежна... Нет, только прочности, опрятности, приличия... Кажется, полюби сейчас Анну Ивановну простой человек (с достатком) – ах, променяла бы все на безмятежную жизнь... По сей день Анна Ивановна содрогалась, вспоминая Питера, в то время чувствовала; в жестокие тревоги толкает ее от тихого окна этот мучительный человек... Зачем? Уж не антихрист ли он, как шепчут русские? ...Анна Ивановна, ломая руки, плакала отчаянно... Мама, мама, что я делаю с собой? Я не люблю его...”.(19). С таким “мучительным человеком”, как Петр, можно было стать полностью обезличенной. “Тяжко было каждый миг всегда держать себя в кулаке, – пишет Юлиан Семенов. – Поди попробуй с такой махиной изо дня в день быть рядом, угадывать его, утешать, миловать, шептать тихое...”(20).
Но в том-то и дело, что Анне было чуждо откровенное притворство. По словам Ф.Вильбуа, Петр непременно женился бы на Анне, если бы она “искренне ответила на ту сильную любовь, которую питал к ней царь. Но она, хотя и оказывала ему свою благосклонность, не проявляла нежности к этому государю. Более того, есть тайные сведения, что она питала к нему отвращение, которое не в силах была скрыть...” (21). Тем более, что поведение самого Петра давало для этого повод.
В марте 1697 г. он на полтора года в составе Великого Посольства отправился в Европу и за это время не написал ни единого письма своей возлюбленной Анхен. Она, почувствовав себя свободной от каких-либо обязательств по отношению к царю (смутные обещания женитьбы не в счет), завела себе любовника – саксонского посланника Кенигсека. Это был, в отличие от неряшливого и небрежно одетого Петра, истый щеголь, обладатель галантных манер, искушенный в европейском политесе, ярый поклонник своего кумира – Саксонского курфюрста и польского короля Августа II Cильного, дамского угодника, изощренного в модах и любовных утехах. Надо сказать, что щегольство было фамильной чертой семейства Монс, а потому столь для них притягательной. Впоследствии брат Анны Виллим будет признан первым франтом при дворе императрицы. Кенигсек делал Анне дорогие презенты, чем окончательно покорил ее.
Возвратившись в Москву из чужих краев, Петр тотчас же побывал у Анны Монс. Австрийский посол Гвариент замечает по этому поводу, что царь был одержим прежней неугасимой страстью. До поры до времени Петр не знал об измене. Он даже даровал Анхен 295 дворов в селе Дудино Козельского уезда. Неверность открылась только через пять лет благодаря роковому стечению обстоятельств.
11 апреля 1703 г., в день пиршества Петра в Шлиссельбурге по случаю отремонтированной яхты, в Неве утонул саксонский посланник Кенигсек. Однако, труп несчастного был найден только осенью. В бумагах покойного были найдены адресованные ему любовные письма Анны Монс, изобличающие ее в неверности Петру, а также ее медальон.
Сохранилась романтическая легенда о поведении Петра I, уличившего Монс в измене, записанная английской леди Д.Вигор в 1720-е гг.: “Петр заплакал и сказал, что прощает ей, поскольку также глубоко чувствует, сколь невозможно завоевать сердечную склонность, “ибо, - добавил он, - несмотря на то, что Вы отвечали обманом на мое обожание, я чувствую, что не могу ненавидеть Вас, хотя себя я ненавижу за слабость, в которой повинен. Но я заслуживал бы совершенного презрения, если бы продолжал жить с Вами. Поэтому уходите, пока я могу сдержать свой гнев, не выходя за пределы человеколюбия. Вы никогда не будете нуждаться, но я не желаю Вас больше видеть”. Он сдержал свое слово, и вскоре после этого выдал ее замуж за человека, который служил в отдаленном крае, и всегда заботился об их благополучии”(22).
На самом деле все было совсем не так. С конца 1703 г. по приказанию Петра Анна и ее сестра Матрена находятся под домашним арестом. Им запрещено ездить даже в церковь. А в Преображенском приказе до 30 человек сидят по “делу Монсихи” и дают показания о том, как Анна злоупотребляла доверием царя. У Монсов были отобраны палаццо и деревни в Немецкой слободе; движимое же имущество и драгоценности были им оставлены. В заточении отчаявшаяся Анна, стремившаяся вернуть Петра, занимается гаданием и приворотом. На нее доносят. Однако царь прекратил процесс, который, как говорил панегирист Петра Гюйсен, в других государствах повлек бы за собой жесточайшее наказание. Вообще некоторые историки обращают внимание на слишком мелкую месть Петра Анне: “Глубоко должен был любить красавицу немку этот жестокий человек, чтобы наказать ее за измену только заточением в собственном доме,” - заключает Г.Оларт.(23).
Дом арестантки Анны Монс посещает приятель Кенигсека прусский посланник Георг Иоганн Кайзерлинг, сначала на правах друга, а затем пленяется ею и заручается ее согласием выйти за него замуж. Как об этом написал в своем дневнике их современник, датский эмиссар при русском дворе Юст Юль: “Если бы я мог занести сюда все рассказанные мне подробности (истории) любви (Кайзерлинга и m-lle Монс), то вышел бы целый роман”.(24). И действительно, в их отношениях много романического. Кайзерлинг обратился к Меншикову, через которого надеялся получить разрешение Петра на брак. Меншиков потребовал письменные прошения от Кайзерлинга и Анны Монс. Получив их, Петр самолично приезжает к Монс, говорит, что у него тоже были серьезные намеренья относительно их общей судьбы, что он хотел видеть ее государыней, а она прельстилась Кайзерлингом – этим хромым и старым человеком. Но Анна была непреклонна в своем желании выйти замуж за пруссака. Раздосадованный Петр отбирает у нее свой портрет с бриллиантами и бросает ей в лицо: “Чтобы любить царя, надо иметь царя в голове!”
Через некоторое время на дипломатическом приеме Петр остановил Кайзерлинга с гневными словами: “Как Вы могли обманным путем обольстить женщину, которую я люблю и относительно которой у меня были самые серьезные намеренья?” Оказавшийся рядом Меншиков тут же начинает оскорблять Кайзерлинга, намекая на его мужские недостатки. Посланника спускают с лестницы, и внизу офицеры из свиты Меншикова избивают его. Фантастические слухи об этой скандальной истории достигли Европы. 4 февраля 1704 г. русский посол в Гааге А.А.Матвеев сообщил, что там циркулируют вести, будто Петр, призвав на тайную аудиенцию прусского посланника и его секретаря, своими руками отсек им головы.
Скандал должен был привести к отъезду Кайзерлинга из России, на что и рассчитывал Петр. Но Кайзерлинг не уезжает, а пишет уничижительное письмо, в котором просит прощения у... Меншикова – лишь бы только остаться с Анной! И хотя домашний арест с Монсов был снят в 1706 г., а обвенчались Кайзерлинг и Анна только в 1711 г., всей этой историей Петру Великому был преподан важный урок. Русский самодержец впервые убедился, что он не всевластен – он, который пользовался таким успехом у женщин, - царь, получил отставку у женщины, которой предлагал все! А Анна Монс показала, что корысть не сосуществует с гораздо более ярким и сильным чувством – с любовью!
Брак Монс с Кайзерлингом был очень недолгим. После смерти мужа в том же 1711 г. Анна вела тяжбу со старшим братом покойного вокруг наследства. Она осталась с тремя детьми. Известно, что она имела дочь от Кенигсека, а также ребенка от Кайзерлинга. Недавно найденные материалы в Российском историческом архиве Санкт-Петербурга позволяют выдвинуть предположение о том, что она имела сына и от Петра I. Там обнаружено прошение некой Анны М. о сыне с резолюцией Петра: “Сего Немцова сына Якова отправить в учебу морскому делу в Голландию, пансион и догляд надлежащий обеспечить”. По мнению исследователей, Анна М. – Анна Монс. Сопоставление фактов привело к заключению, что Яков Немцов – сын Петра I и Анны Монс. Сенсационность этому факту придает то обстоятельство, что кровь Петра и Монс будто бы находят в лидере Союза Правых Сил Б.Е.Немцове, о чем писала в начале 1994 г. владимирская газета “Новое время”.
После смерти Кайзерлинга Анна Монс сближается с пленным шведским офицером Миллером. Теперь уже не прежняя “хохотушка и резвушка”, а увядшая женщина, она сама одаривает жениха дорогостоящими подарками. Среди пожитков, дарованных шведу, были “камзол штофовой, золотом и серебром шитый; кувшинец да блюдо, что бороды бреют, серебряные”. Был назначен и день свадьбы, но незадолго до него, 15 августа 1714 г., Анна скончалась, завещав жениху почти все свое состояние. Мать, а также брат и сестра Анны вели потом скандальные судебные разбирательства с Миллером. И только благодаря тому, что младшие Монсы постепенно вышли в люди (брат Виллим отличился на военной службе, а сестра стала фрейлиной при дворе), Миллеру пришлось отступить.
Так завершилась история одной из самых приметных женщин Петровской эпохи, имевшей известное влияние на личность нашего царя-реформатора. Говоря об Анне Монс, обычно подразумевают явление, которое один историк метко назвал “Монсолюбием”. Оно было присуще не только Петру, но и близкой ему супруге Екатерине, полюбившей Виллима Монса! Трагична и судьба дочери сестры Анны Матрены Монс-Балк – Н.Ф.Лопухиной, подвергшейся экзекуции уже во времена императрицы Елизаветы. Монсы, красавцы и модники, волею судеб вращавшиеся в высших сферах русского общества, не раз кружили головы венценосным особам России. И Анна занимает в их ряду особое место как первая любовь Петра Великого.
источник http://ricolor.org/history/mn/ptr/anna/
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Среда, 28.03.2012, 17:37 | Сообщение # 107 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| История Инес де Кастро (Ines de Castro)
Инес стала королевой Португалии посмертно (убита 7 января 1355 г.). Вся ее история, это дворцовые интриги и трагическая история любви и смерти.
Есть несколько версий о происхождении Инес. По одной, она из кастильского королевского то ли из купеческого рода, по другой она еврейка.
Инес воспитывалась в замке своего дяди Дона Хуана Мануэля вместе со своей двоюродной сестрой Констанц. В 1340 году Констанца покидает свою страну и переезжает в Португалию, чтобы выйти замуж за принца Педро, сына короля Португалии, Альфонсо IV. Туда же отправляется вся ее свита включая Инес.
Поэты в своих произведениях пишут о том, что это была любовь с первого взгляда, когда наследник престола Португалии впервые увидел Инес в дворце в Лиссабоне по ее прибытии.
Далее Инес, увы, была отведена роль любовницы принца Педро. Так как она была из знати, их отношения никак не могли стать официальными (ведь короли могли иметь официальных любовниц), иначе ее репутации и репутации ее рода пришел бы конец.
Жена Педро сильно ревновала к своей двоюродной сестре, но ничего не могла поделать с тем, что ее муж пылает неукротимой любовной страстью к Инес. Но судьба распорядилась так, что Констанца умирает после рождения третьего ребенка 13 ноября 1345 года, в возрасте 27 лет. После этого события отношениям Инес и Педро дается более официальная окраска.
Инес поселилась в монастыре Санта Клара, в Коимбре. Дон Педро навещал ее и некоторое время их отношения длились спокойно. Инес родила троих мальчиков и одну девочку, которые конечно же были признаны незаконнорожденными, но наследник престола Дон Педро планировал свадьбу.
Есть слухи о том, что через 9 лет после смерти Констанц, Педро и Инес все-таки венчались, но тайно. Но доказательств этого факта не было обнаружено.
Но тут начались дворцовые интриги. Семья Инес (Фернандез Де Кастро) становилась все более влиятельной, и так как это был род из Испании, некоторые придворные стали боятся, что может произойти смена власти. Эти самые придворные и убедили короля Альфонсо IV в том, что от Инес надо избавиться любыми способами, чтобы она не стала принцессой.
Однажды, когда Педро уехал на охоту, король с теми дворянами, кто уговаривал его убить Инес, прибыл в монастырь, где она жила с детьми, и встретился с ней. Инес, вышла окружив себя детьми, и бросилась в ноги королю умоляя оставить ее в живых. Король не смог ничего сделать, так как сомневался, и отправился назад. На обратном пути дворяне продолжали настаивать на убийстве Инес. Король сломался и разрешил им все сделать самим. И эти люди вернулись обратно к Инес и зарезали ее на глазах у ее четырех детей.
Убийц было трое. В будущем у двоих из них Педро вырвет сердца (у одного через грудь, у второго через спину), а третий убийца пуститься в бега и будет жить в изгнании.
Дон Педро, узнав об убийстве своей любимой, возненавидел отца и, после многих конфликтов, «подвинул» его во власти. После восхождения на престол Дон Педро I объявил свой брак с Инес законным и потребовал ее коронации. Был эксгумирован труп Инес. Инес одели в королевские одежды, посадили на престол и провели коронацию — все придворные должны были целовать край платья и руку Инес и оказывать ей королевские почести.
Затем Инес похоронили в монастыре Святой Марии в Алькобасе. Дон Педро лично руководил строительством мавзолея и напротив построил мавзолей для себя — он планировал при наступлении судного дня, когда они с возлюбленной оживут, встав из мавзолеев, увидеть друг друга.
Документов, подтверждающих коронацию мертвой Инес не обнаружено, но так как существуют мавзолеи и гробницы, португальцы свято верят в эту легенду.
гробница инессы - 
Данная легенда очень важна для португальцев. Так, например в октябре 2005 г. в Португалии по всей стране отмечалось 650 лет с момента гибели Инес.
______
Инес де Кастро (исп. Inés de Castro), Ине́ш де Ка́штру (порт. Inês de Castro; ? — 7 января 1355) — дочь Педро Фернандеса де Кастро и Адольфы Лоренсо де Вальядарес, из кастильского рода сеньоров Лемос.
Будучи придворной дамой Констансы Мануэль, супруги инфанта Дона Педру, сына короля Афонсу IV Португальского, Инес де Кастро пленила своей красотой инфанта.
По признанию Дона Педру, сделанному им уже после того, как он стал королем Педру I, после смерти жены, Констансы Мануэль Кастильской в 1345 году, он тайно обвенчался с Инес де Кастро в 1354 году. Однако никаких документальных подтверждений слов короля не найдено.
У Дона Педру от Констанции был законный наследник, впоследствии король Португалии Фернанду I, а также четыре незаконнорожденных ребёнка от Инес (три сына и дочь, один из сыновей умер в младенчестве). Король и его приближённые опасались, что один из сыновей Инес в будущем сможет оспаривать права на престол законного наследника Фернанду и тем самым спровоцировать гражданскую войну. В то же время братья Инес побуждали Дона Педру вступить в борьбу за кастильский престол, что также неизбежно грозило войной с Кастилией и пугало короля Афонсу IV.
Король несколько раз безуспешно пытался женить инфанта, но тот отказывался. Тогда королевский совет решил умертвить Инес де Кастро. Однажды, когда Дон-Педру отлучился, король отправился к Инес де Кастро во дворец Санта-Клара в Коимбре, но, по легенде, тронутый видом несчастной женщины, которая со своими детьми бросилась к его ногам, умоляя о пощаде, не решился привести в исполнение жестокого намерения.
Однако советникам короля удалось добиться разрешения совершить казнь, и 7 января 1355 года Инес де Кастро была казнена путем отсечения головы.
Казнь Инес возмутила инфанта, который восстал против отца, и ввергла страну в длительную гражданскую войну, по требованию народа закончившуюся примирением сторон перед вскоре последовавшей за ним смертью короля.
После смерти Афонсу IV в 1357 году советники Пиеро Коэльо (порт. Pêro Coelho), Алваро Гонзалес (порт. Álvaro Gonçalves) и Диого Лопес Пачеко (порт. Diogo Lopes Pacheco), причастные к казни Инес де Кастро, бежали в Кастилию, но двое из них были выданы Педру I и преданы жестокой казни, несмотря на обещания пощады, данные ранее новым королем. По легенде король лично выдрал им сердца, одному из груди, а другому со спины.
Также по возникшей гораздо позже легенде, Педру I приказал вынуть из могилы тело Инес де Кастро, облечь его в царские одеяния, надеть корону, посадить на трон и оказывать королевские почести, присягая на верность посредством целования руки ее трупа.
В 1361 году тело Инес де Кастро торжественно перенесли из монастыря Санта-Клара в Коимбре и захоронили в саркофаге в монастыре Алкобаса.
Дон Педру I умер 18 января 1367 года и, согласно завещанию, был похоронен напротив своей возлюбленной.
Дети Педру I и Инес де КастроПринц Афонсу (1346—1346), умер в младенчестве, вскоре после рождения.
Инфанта Беатрис, княгиня Альбукерке, (c. 1347—1381), замужем за Санчо Альбукеркским или Санчо Кастильским, князем Альбукерке и Аро.
Инфант Жуан (1349—1397), претендент на престол во время гражданской войны 1383—1385.
Инфант Диниш (1354—1397), претендент на престол во время гражданской войны 1383—1385.
Образ Инес де Кастро в искусствеИстория Инес де Кастро многократно служила темой для произведений искусства.
1.Пьеса Антониу Феррейры «Кастро».
2.Эпизод в «Лузиадах» Л.Камоэнса стих 118—137.
3.Более 20 опер называются «Инес де Кастро», среди них:
Опера Николо Антонио Дзингарелли (1798)
далее...
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Среда, 28.03.2012, 17:42 | Сообщение # 108 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Продолжение...
ИНЕСС - МЕРТВАЯ КОРОЛЕВА ПОРТУГАЛИИ
Эта история произошла давным-давно, когда женщины были женственнее, а мужчины были мужественнее и, давая женщине слово, знали, что обязательно его выполнят.
"Моя дорогая, любимая Инесс, я клянусь тебе перед Богом, что сделаю тебя королевой Португалии", - горячо шептал пылкий наследный принц своей возлюбленной Инесс де Кастро. Молодая женщина смущенно смеялась: "Мой милый принц, мне и так хорошо с тобой. За все эти годы ты подарил мне четверых красивых детей, а все еще ухаживаешь за мной, как за юной девушкой. Ведь я уже не так хороша, как раньше". "Ты для меня все так же прекрасна и желанна, как в первый миг нашего знакомства", -- страстно возражал ей принц, покрывая частыми поцелуями ее руки. "Твой венценосный отец Аффонсу против нашего брака. Ведь я не знатна и не богата. А твоя мать Беатрис ненавидит меня, твою любовницу", - просто отвечала Инесс. "Ты - моя королева и будешь ею всегда", - твердо сказал принц Педро, крепко сжимая любимую в своих объятиях.
Боже, кажется, это было только вчера. Какое это счастье - прикасаться и чувствовать тепло желанного тела, слышать чудесный и такой родной голос, дарить радость любимой женщине… И какое невыносимое горе знать, что этого никогда уже больше не будет!
Своенравный Аффонсу Четвертый, наконец, устал уговаривать сына бросить жалкую потаскушку и взять в жены особу королевских кровей. Он осадил и взял штурмом монастырь святой Клары, где принц прятал свою любовницу. Сразу три кинжала вонзились в прекрасное тело Инесс де Кастро и оборвали жизнь возлюбленной наследного принца. Если бы король знал, как страшен будет гнев сына, потерявшего свою любимую, то не был бы так опрометчив. На яростный призыв мести откликнулись тысячи обедневших рыцарей, всегда видевших в наследном принце защитника своих интересов. Уже через несколько недель блистательное войско короля Аффонсу было разбито. Королю пришлось передать власть своему сыну и стать королем без королевства. На престол взошел Педро Первый - один из лучших королей Португалии, как будут потом писать о нем историки.
Выказывая сыновнюю почтительность, король Педро целых пять лет, до самой смерти своего отца, не преследовал убийц своей возлюбленной, выполнявших жестокую волю Аффонсу. Но на следующий же день после его смерти в соседнюю Кастилию, где укрылись двое из троих слуг старого короля, проливших драгоценную кровь, понесся гонец на горячем скакуне. В своем письме кастильскому королю Педро Первый требовал немедленной выдачи убийц, угрожая в противном случае войной. Кастильский король, человек жестокий и беспринципный, не колеблясь, отправил своих вчерашних фаворитов в цепях в Португалию. Занятый войной с Францией и с собственным народом, он понимал, что иметь врагом еще и португальского короля было бы неблагоразумно.
"Я поклялся и сдержу свою клятву. И даже Бог не сможет мне в этом помешать", - тяжело думал сорокалетний, рано поседевший Педро Первый. Он восседал на троне и грозно смотрел на разряженных молчаливых придворных. Несмотря на напускное спокойствие, каждый из них тревожился за себя, потому что смена власти всегда отбирает у кого-нибудь жизнь. Все знали, как мучительно и долго умирали убийцы Инесс де Кастро, а ведь они были богатыми и знатными вельможами! При жизни многие из придворных относились к фаворитке презрительно. "Подумаешь, любовница наследного принца. Станет королем, заведет себе еще столько, сколько захочет", - шептались они между собой. Никто из них и помыслить не мог, насколько велика любовь короля к этой женщине.
"Перед богом и людьми я, Педро Первый, милостью божией король Португалии, клянусь своему народу, что, будучи наследным принцем, обвенчался со своей женой Инесс де Кастро. И посему она скоро прибудет из Коимбры, дабы достойно занять место на троне рядом со мной и стать законной королевой Португалии!". Король объявил свою волю и замолчал. В битком набитом тронном зале воцарилась полная тишина. Никто не проронил ни звука. Мертвая королева - ведь это же невозможно!
"Это невозможно!" - вдруг вскричал епископ Порту, сухонький старичок в красной сутане. Он подошел к Педро и умоляюще продолжил: "Опомнитесь, Ваше величество, святая церковь никогда не согласится на коронацию бездушного тела. Это противно Богу!". "Богу противны клятвопреступники, - спокойно отвечал ему король, - а я дал клятву моей жене, что она станет королевой. И Вы хотите помешать мне в этом? Я наслышан о Вашей святой жизни и благоговении к подвигам наших святых мучеников. Ваше святейшество, мне кажется, Вам тоже не терпится удостоиться мученического венца." Епископ сразу умолк, обливаясь холодным потом. Ведь он совсем не был героем. Больше он не проронил ни слова.
Подготовка к коронации королевы Инесс шла полным ходом. Почти все уже было готово, но оставался один щекотливый момент. Почтенный церемониймейстер, отчаянно труся, доложил королю Педро, что роскошные одеяния для королевы готовы. Но имеется небольшая проблема. "Дело в том, что августейшая королева, как бы деликатнее выразиться, немного, буквально совсем чуть-чуть, похудела… Ведь прошло уже больше пяти лет, как она, фигурально выражаясь, покинула этот свет. И цвет лица не очень здоровый", - дальше затрясшийся всем телом церемониймейстер не осмелился продолжить. На выручку пришел его юный ученик. "Я взял на себя смелость изготовить для ее величества глаза из самых лучших драгоценных камней", - доложил он почтительно. Король устремил на глупого юнца неподвижный взгляд. "Сияющие глаза моей жены прекраснее любых драгоценностей", - вымолвил он медленно. Юноша обмер, поняв, что только что назначил себе свидание с плахой. Но милостивый король приказал всего лишь выпороть глупца. Больше с такими вопросами к его величеству не подходили.
И вот настал долгожданный день коронации. На великолепном троне португальских владык восседала королева Инесс, законная супруга короля Педро Первого. Высохшее, потемневшее тело, обряженное в великолепные одежды, неподвижно сидело на троне, усыпанном сияющими драгоценными камнями. Пустые глазницы взирали на притихших придворных, которые чинно подходили к трону и, отдавая трупу королевские почести, торжественно целовали край платья. Внутренне ужасаясь, они почтительно отходили, освобождая место следующим.
А король, не отрываясь, смотрел на свою возлюбленную. Всматриваясь в искаженное тлением лицо, видел только любимые и знакомые до боли черты. Он вспоминал, как чудесно было каждое мгновение, когда они были вместе, вспоминал тепло ее губ, прекрасный голос, чудесную улыбку и смех. В его глазах она навсегда оставалась такой же, как в тот день, когда они встретились и сразу полюбили друг друга. От нее исходило какое-то неземное сияние, казалось, Инесс тихонько улыбается, а ее чудесные глаза смотрят на короля с нежностью и любовью. "Я выполнил свою клятву, любимая, - негромко сказал король Педро, - ты стала королевой".
P.S... ВОТ ЭТО БЫЛА ЛЮБОВЬ...
ИСТОЧНИК http://onaplus.ykt.ru/article.asp?n=328&rid=9
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Пятница, 06.04.2012, 16:32 | Сообщение # 109 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Юрий (Георгий) Владимирович, по прозвищу Долгорукий (др.-русск. Гюрьги, Дюрьги; 1090-е годы — 15 мая 1157 года, Киев) — князь ростово-суздальский и великий князь киевский, шестой сын Владимира Всеволодовича Мономаха. Считается основателем Москвы.
В. Н. Татищев называет датой рождения Юрия 1090 год, что делает его сыном первой жены Владимира Мономаха — дочери последнего правившего англосаксонского короля Гарольда II, Гиты Уэссекской. Однако «Гюргева мати», о которой говорит «Поучение» Владимира Мономаха, умерла 7 мая 1107 г. Это не позволяет отождествить её с Гитой, скончавшейся 10 марта, вероятно, 1098 г. Таким образом, Юрий Владимирович мог быть сыном второй супруги своего отца (имя которой неизвестно) и родиться в промежутке между 1095—1097 и 1102 гг. (последняя дата — год рождения его младшего брата Андрея).
С 1113 года (по другим версиям, с 1096 года) до конца жизни Юрий управлял Ростово-Суздальским княжеством. После 1132 г. пытался захватить южнорусские земли, включая Переяславль и Киев (за что, вероятно, получил прозвище Долгорукого). Построил ряд крепостей, в том числе Дубну, Константин (впоследствии г. Кснятин, с. Скнятино, затоплено Угличским водохранилищем в 1939 году), Переславль-Залесский, Кострому и др.
В годы его правления впервые в летописях упомянута Москва (1147), где Юрий угощал своего союзника, князя Новгород-северского Святослава Ольговича (отца Игоря Святославича, героя Слова о полку Игореве). Суздальский боярин Степан Иванович Кучко владел сёлами и деревнями по реке Москве. Юрий Долгорукий, проездом, остановился в этой местности, а Кучко приказал убить за какую-то грубость, завладел сёлами убитого боярина и заложил на берегу р. Москвы город, который долго назывался Кучковым, а затем Москвой. Детей Кучко Юрий взял с собой в Суздаль или Владимир, и на дочери Кучко, Улите, женил своего сына Андрея.
В 1154 г. Юрий Долгорукий основал город Дмитров, названный так в честь святого великомученика Дмитрия Солунского, небесного покровителя сына Юрия Долгорукого, Всеволода (в крещении Дмитрия), родившегося в тот год.
В 1156 г. Юрий, согласно летописи, укрепил Москву рвом и деревянными стенами (так как в это время князь находился в Киеве, по-видимому, непосредственное наблюдение за работами вёл его сын Андрей Боголюбский, вернувшийся из Вышгорода в 1155)
Юрий Долгорукий пытался утвердиться на юге еще после смерти Мстислава Великого, но особо ожесточённую борьбу начал в 1146 году, после того как в нарушение удельно-лествичной системы престол занял сын Мстислава — Изяслав Мстиславич. Последний утвердился в Киеве, опираясь на расположенное к нему население и пользуясь инертностью старшего брата Юрия — Вячеслава, который по закону и должен был наследовать Киев.
Объединившись со Святославом Ольговичем новгород-северским, Юрий разбил князя рязанского Ростислава (1146), опустошил земли Новгорода Великого, затем завоевал для сына Курск (1147). В 1148 году великий князь Изяслав Мстиславич повоевал земли Ростова, но в 1149 году Юрий взял верх и овладел Киевом. Под его контролем оказались также княжества Переяславское и Туровское.
Старшему брату Вячеславу он дал Вышгород, тем не менее традиционный порядок наследования был нарушен, чем воспользовался Изяслав. С помощью венгерских и польских союзников Изяслав в 1150-51 гг. возвратил Киев и сделал Вячеслава соправителем (фактически продолжая управлять от его имени). Попытка Юрия отвоевать Киев закончилась поражением на реке Руте (1151 год). В 1152 году Изяслав разбил союзников Юрия Долгорукого и заставил их выйти из войны, после чего Юрий до смерти Изяслава (1154 год) не заключал мира, но и не предпринимал походов на юг.
В начале 50-х гг. Юрий основал Переяславль-Залесский и Юрьев-Польский. Существует легенда о том, что он в 1152 году также основал Городец.[1] В 1154 году он захватил Рязань и возвёл здесь сына Андрея Боголюбского, но вскоре законный рязанский князь Ростислав с половцами изгнал Андрея. Тем временем на юге возобновил войну Глеб Юрьевич, сын Долгорукого, а после смерти Вячеслава (декабрь 1154 г.) Юрий снова отправился в поход на юг. По дороге он помирился с Ростиславом смоленским (январь 1155 года) и вместе со старым союзником Святославом Ольговичем занял Киев (март 1155 года) Новый князь Изяслав Давыдович оставил город без борьбы и вернулся в Чернигов. В Турове стал править сын Юрия Долгорукого — Борис Юрьевич, в Переяславле был возведен Глеб Юрьевич, а в Суздале остался Андрей Юрьевич Боголюбский. Чтобы окончательно ослабить соперников, Юрий вместе с Ярославом Осмомыслом напал на волынских князей Мстислава и Ярослава — сыновей Изяслава Мстиславича. Осада Луцка была неудачна, и война на западе Руси продолжалась в течение всего правления Юрия Долгорукого в Киеве (1155—1157).
В 1157 году против Юрия сложилась коалиция из Мстислава Изяславича волынского, Ростислава Мстиславича смоленского и Изяслава Давыдовича черниговского. Вопрос об исходе борьбы остался открытым, так как 15 мая Юрий Долгорукий умер — по-видимому, отравленный киевскими боярами. Он был крайне непопулярен среди киевлян; сразу же после смерти хозяина его двор был разграблен народом. Трудно сказать, были причиной личные качества Юрия или главную роль сыграла вражда южан к князю Северной Руси. Киев снова занял представитель линии черниговских Давыдовичей Изяслав, но сыновья Юрия Борис и Глеб удержались соответственно на туровском и переяславском престолах.
Прах Юрия погребён в ныне существующей церкви Спаса на Берестове на территории современной Киево-Печерской лавры.
Известные нам постройки Долгорукого
1. Спасо-Преображенский собор в Переславле-Залесском;
2. Церковь Бориса и Глеба в Кидекше;
3. Георгиевский собор в Юрьеве-Польском;
4. Церковь Георгия на дворе Долгорукого во Владимире;
5. Церковь Спаса в городе Суздале (упоминается в летописи; местонахождение доподлинно неизвестно);
6. Большой город-крепость Переславль-Залесский (протяженность валов около 2,5 км);
7. Крепость в Юрьеве-Польском;
8. Вероятно, крепость в Кидекше;
9. Крепости в Москве и Дмитрове;
10. Вероятно, крепости в Звенигороде, Перемышле Московском, Городце и Микулине;
11. Владимирский укрепленный двор;
12. «Патерик киевского Печерского монастыря» называл Долгорукого и строителем Рождественского собора в городе Суздале (начало XII века);
13. Вероятно, два дворца в Киеве.
Браки и дети
Юрий Владимирович был женат дважды: первый раз — на дочери половецкого хана Аепы (посредством этого брака отец Юрия Владимир Мономах намеревался упрочить союз с половцами), а второй раз — на Ольге (согласно легенде, дочери византийского императора Иоанна Комнина). Всего у него было 13 детей:
Ростислав Юрьевич (ум. 1151), князь Новгородский, Переяславский
Андрей Юрьевич Боголюбский (1112—1174), великий князь Владимиро-Суздальский (1157—1174)
Иван Юрьевич (ум. 1147), князь Курский
Глеб Юрьевич (ум. 1171), князь Переяславский, великий князь Киевский (1169—1171)
Борис Юрьевич (ум. 1159), князь Белгородский, Туровский (до 1157)
Мстислав Юрьевич (ум. 1162), князь Новгородский
Ярослав Юрьевич (ум. 1166), князь Черниговский
Святослав Юрьевич (ум. 1174), князь Юрьевский
Василько (Василий) Юрьевич (ум. 1162), князь Суздальский
Михаил Юрьевич (ум. 1176), великий князь Владимиро-Суздальский (1174—1176)
Всеволод III Большое Гнездо (1154—1212), великий князь Владимиро-Суздальский (1176—1212)
Дочь Ольга — муж Ярослав Осмомысл, князь Галицкий
Увековечение памяти
В 1954 году на Советской площади (ныне Тверской) в Москве был установлен памятник Юрию Долгорукому скульпторов А. П. Антропова, Н. Л. Штамма и С. М. Орлова. Изображение князя также вычеканено на медали «В память 800-летия Москвы».
Также памятники установлены в Дмитрове, Костроме, Переславле-Залесском, Юрьеве-Польском.
15 апреля 2007 года в Северодвинске состоялась торжественная церемония спуска на воду атомной подводной лодки «Юрий Долгорукий»
ИСТОЧНИК Юрий Долгорукий
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Среда, 11.04.2012, 15:37 | Сообщение # 110 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| ИВАН ГРОЗНЫЙ
С детства не знающий удержу, развращенный боярами, которых он потом безжалостно казнил, Иоанн всю жизнь был жрецом разврата. Он узнал женщин с 13-летнего возраста и менял любовниц чуть ли не каждый день.
Но 16 августа 1546 года 17-летний Иоанн Васильевич женился на Анастасии Захарьиной, которая поразила его своей скромностью. Две недели после пышной свадьбы царь вел спокойную жизнь. Прекратились жестокие забавы с медведями и шутами, царь помогал нуждающимся и выпустил многих заключенных. Все это приписывали влиянию молодой жены, старавшейся оказывать на царя благотворное влияние.
Но в первых числах марта в нем произошла разительная перемена, причем без всяких видимых причин. Однажды утром царь позвал одного из бояр прямо в опочивальню. Анастасия заметила, что негоже приглашать мужчину сюда, когда царица лежит в постели.
"Какая ты царица? — расхохотался Иоанн. — Как была Настька Захарьина, так и осталась".
Царица расплакалась, а царь приказал приготовить медведей. Начались обычные кровавые царские забавы. Случайно страшную картину травли людей медведями увидела в окно Анастасия. Она была потрясена, но еще пыталась как-то соблюдать приличия семейной жизни. Однако царю вскоре наскучило безмятежное существование. Дворец заполнился женщинами и начались пьяные разнузданные оргии. Царица к столу больше не выходила.
Прошел год. Поведение Иоанна делалось все страннее. Однажды Анастасия в час просветления разума своего супруга попросила его определить на придворную службу одного из родственников. На следующий день молодого Захарьина привезли во дворец и одели в шута. Показав на него жене, царь сказал, что это благодаря ей он получил такую милость. Василий Захарьин ответил, что ей, царице, впору бы самой шутихой быть. А потом дерзко добавил, что и царю шутовской кафтан пристал бы. В тот же день Василий Захарьин был затравлен медведем.
Но на следующий день, 11 апреля 1547 года, в Москве начался один из самых страшных пожаров. Царь покинул Кремль и Москву. Сгорела две трети города. Иоанн усердно молился, бесчинства царя прекратились, у него ро¬дился царевич Дмитрий. Но сын умер, Анастасия очень тосковала по нему.
Лишь в 1557 году родился наследник Федор Иоаннович. А через три года царица умерла от неведомой хвори, проболев всего три дня. Ходили слухи, что ее отравили. Царь Иоанн был неутешен. Неделю после похорон он провел в уединении, а после этого приближенные не узнали царя: он пожелтел и постарел, сгорбился, как старик.
Все темные инстинкты, которые царь сдерживал в себе последние годы, проснулись в нем с новой неистовой силой, дворец был превращен в сплошной гарем, каждый приближенный боярин обязан был участвовать в оргиях. Неповиновавшихся уважаемых стариков — князя Оболенского и князя Репнина царь отправил на тот свет. Бояре затрепетали и решили женить Иоанна вторично. Царь сам выбрал себе в жены неукротимую черкешенку Марию Темрюк. Эта дочь Кавказа с удовольствием присутствовала на медвежьих травлях и наблюдала с кремлевских стен за публичными казнями, хотя в те времена женщины на казни не допускались. Заикнувшийся о том, что неприлично царице смотреть на жестокие расправы, боярин Адашев был сослан, а вся его родня — брат и 12-летний племянник, тесть, три брата жены, племянник с двумя детьми и племянница с пятью — были казнены на Красной площади.
Бояре ненавидели царицу Марию, которая позволяла царю устраивать разнузданные оргии даже на ее половине дворца и сама предлагала ему своих самых красивых девушек. Мария имела большое влияние на Иоанна и не упускала случая настроить мужа против бояр. Царь, боясь заговоров, окружил себя любимцами, которые для своей выгоды не стеснялись в выборе средств. Они все время придумывали новые "заговоры" бояр, учиняя жестокие пытки и расправы. Иоанн был так напуган, что сбежал из Москвы. Вернулся он с одним условием: чтобы при нем была его охрана из тысячи опричников. Вскоре опричники превратились в настоящих разбойников-грабителей. Они разоряли дворы бояр, объявляя их заговорщиками. Царь, которого опричники запугали "заговорами", поселился в Александровской слободе. Мария осталась в Кремле, устраивала собственные оргии. У нее было много любовников, фаворитом же был князь Вяземский. В то время Иоанн с опричниками превратили царский дворец в Александровской слободе в подобие монастыря. Ночью царь звонил в колокол. В церковь съезжались опричники в рясах. Потом во время двух-трехчасовой службы царь беспрерывно клал земные поклоны. После службы царь читал жития святых, а во время обедни опять бился лбом о каменный пол. Но уже за обедом все были без ряс, вино лилось рекой, появлялись женщины. А глубокой ночью оргия опять сменялась молитвой.
Иоанн словно не замечал царицу Марию, но однажды ему донесли, что она и ее любовник боярин Федоров замышляют убийство царя. Тогда царь на веселой трапезе предложил рядиться, и велел Федорову одеться царем. Затем он ударил боярина ножом. Марию же заточили в Кремле под бдительным надзором опричников. Лишенная свободы, царица скончалась 1 сентября 1569 года.
После смерти второй жены Иоанн увлекся новой забавой, которую называл "выбором жен". Он с опричниками делал набеги на вотчины своих подданных. Его встречали по-царски, но, придравшись к мелочи, венчанный гость приказывал опричникам "пощупать ребра" у гостеприимных хозяев. Начинались страшных избиения, которым не подвергались только молодые красивые женщины и девушки. Царь выбирал одну из них, остальные доставались опричникам. Иногда бесчинства "гостей" продолжались два-три дня.
Между тем положение Руси ухудшалось. Хан Гирей вторгся в русские земли. Иоанн сдал ему Астрахань. Приближенные царя вновь решили его женить. Устроили смотр невест. Иоанн был лыс, сгорблен, беззуб, а невесты — румяные, пышущие здоровьем. Только одна из них, Марфа Сабурова, не отвела взгляда под взором государя. Ее и выбрал царь. Но еще до свадьбы с Иоанном Марфа заболела, а через две недели после венчания — умерла. Царь узнал, что ее болезнь началась после того, как князь Михаил Темрюк, брат бывшей царицы, угостил ее засахаренными фруктами. Его посадили на кол и казнили еще несколько бояр. После двух недель уединения Иоанн, выйдя к приближенным, был так страшен, что содрогнулись даже самые близкие. Он остановил взгляд на верном опричнике Григории Грязном и обвинил его в том, что он был влюблен в Марфу и знал о ее болезни. Григорий все отрицал, но царь вонзил ему в глаз острый конец посоха и приказал добить верного слугу, а потом пригласил всех оставшихся поехать за невестами. Только по дороге он объявил князю Ростовскому, что едут к нему. Князь перепугался до смерти, и было от чего. Оглядев княжеские палаты, царь заметил, что богато живет князь Ростовский. А отведав вина, предложил хозяину и его сыновьям попробовать царское угощение. Князь все понял. Он молча поцеловал жену и сыновей и залпом выпил вино. Родные его сделали то же самое.
Через несколько минут все корчились в агонии. Царь хохотал.
Целый год после смерти Марфы развлекался царь, но вот он снова решил вступить в брак, хотя православная церковь разрешает только три брака. Царь выбрал Анну Колтовскую, которая сумела подчинить Иоанна своему влиянию. Массовые пытки и казни прекратились, а в покоях царицы Анны всегда было достаточно красивых женщин, чтобы супруг проводил там все свое время. Молодая царица искусно повела борьбу против опричнины. Она ненавидела их, замучивших ее любимого, князя Воротынского. Благодаря ее влиянию на царя, за год были казнены или сосланы почти все главари опричнины. Оставшиеся опричники люто ненавидели Анну. И им удалось отомстить царице. 15 апреля 1572 года ее насильно привезли в Тихвинский монастырь и постригли в монахини, где она прожила в заточении еще 54 года. Прошел год после удаления Анны. Бояре прятали из Москвы и округи своих молодых жен и дочерей, Иоанну приходилось рыскать по окрестностям для удовлетворения своих страстей. Он снова решил жениться и обошелся без разрешения архипастырей. В ноябре 1573 года царь Иоанн обвенчался в Спасо-Преображенском соборе с княжной Марьей Долгоруковой. Но на следующее утро после пышной свадьбы царь был хмур и неразговорчив. В тот же день он увез царицу в Александровскую слободу, где приказал вырубить на своем пруду огромную полынью. У края полыньи поставили высокое кресло. Из дворца на коне выехал царь, за ним следовали пошевни, на которых лежала привязанная царица Мария, бывшая в беспамятстве. Царь сел в кресло и объявил, что карает Марию за то, что она еще до венца с кем-то слюбилась. Скуратов ткнул ножом лошадь, запряженную в пошевни. Опричники стали ее бить, и испуганное животное метнулось в полынью. Лошадь вместе с царицей ушла под воду.
Брата Марии, Петра Долгорукова, подвергли жестокой пытке и убили.
Следующей жертвой царя стала Анна Васильчикова, 17-летняя дочь его любимца князя Васильчикова. Неизвестно, кто их венчал, но царицей Анну Васильчикову никто не признавал. Царь прожил с ней три месяца, и молодая непризнанная царица как-то таинственно скончалась.
Одним из приближенных Иоанна стал стременной Никита Мелентьев. Однажды царь неожиданно посетил Никиту, и ему приглянулась жена Мелентьева, красавица Василиса. Он потребовал у верного слуги, чтобы тот послал свою жену в царский дворец. Никита не повиновался, "заболел". Царь сам навестил "хворого" Мелентьева и дал ему "лекарства" — отравленного вина. Василиса появилась в царском дворце. Царь с ней обвенчался, но 6paк был незаконен. Однако новая незаконная царица сумела привязать к себе Иоанна до такой степени, что снова на два года в Москве почти прекратились казни, а во дворце — разнузданные оргии.
Но однажды, во время беседы со шведским послом, Иоанн внезапно прервал разговор и направился в покои Василисы. Та казалась смущенной. Вызванный царем Скуратов, обыскав терем, нашел спрятавшегося за пологом кровати царского сокольничего Ивана Колычева. Иоанн проткнул его острым концом посоха. На следующий день в безымянной могиле похоронили два гроба. Говорят, в одном был убитый Колычев, в другом — живая, но связанная и с кляпом во рту Василиса Мелентьева. Все родственники Колычева отправились на плаху. Потоки крови лились несколько месяцев.
Насытившись, царь опять начал искать невесту. Выбор пал на Наталью Коростову, но ее дядя новгородский архиепископ Леонид заявил, что не отдаст племянницу на поругание Иоанну. Архиепископа зашили в шкуру и бросили на растерзание псам.
Наталья Коростова прожила во дворце несколько месяцев и бесследно исчезла. Следующей стала боярышня Мария Нагая. Когда Иоанн объявил семейству, что сватает их дочь и она будет царицей, девушка упала в обморок. Сыграли свадьбу и венчались без благословения патриарха и епископов. Царица Мария покорилась своей участи и относилась к мужу хорошо, только часто плакала. Слезы ее раздражали царя. Он сердился и кричал на жену, и вскоре опять ударился в разгул. Но прежних сил не было, он засыпал на оргиях, заговаривался за столом.
После убийства Иоанном царевича Федора, царь стал невыносим. Он не терпел рядом с собой людей, которые не могли беспрерывно веселиться. Мария стала ему ненавистна, но, когда он заболел, царица ухаживала за ним. Силы совсем оставили царя, но он еще задумал новый брак. Иоанн решил жениться на родственнице английской королевы, Марие Гастингс. Королева пожалела бедняжку и показала посланнику русского царя уродливую старую деву. Царь отказался от Гастингс, но английская королева предложила ему вдову Анну Гамильтон, свою двоюродную племянницу. Иоанн был в восторге от ее портрета. Оставалось удалить Марию Нагую, которая только что родила сына Дмитрия. Иоанн не решился на это, и брак не состоялся. Тогда царь отправил Шуйского в Швецию сватать за русского царя шведскую принцессу. Но не успел Шуйский покинуть пределы Руси, как его догнал курьер с вестью о кончине царя.
подробно о Иване Грозном читайте тутИВАН ГРОЗНЫЙ
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Суббота, 28.04.2012, 17:01 | Сообщение # 111 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| 28 апреля 1772 года в Копенгагене был четвертован 45-летний граф Иоганн Фридрих фон Струэнзе.
Струэнзе, немец по происхождению, был личным врачом слабоумного короля Кристиана VII. Благодаря любовной связи с 20-летней королевой Каролиной Матильдой, он стал, по сути дела, правителем Дании.
За полтора года своей деятельности Струэнзе издал около 600 весьма прогрессивных законов и распоряжений: сделал гласным судопроизводство, провозгласил свободу печати, вероисповедания, промыслов и так далее.
Однако, с другой стороны, он нажил врагов, уволив множество чиновников без пенсии. Была и другая причина ненависти к нему – де-факто он сделал немецкий язык единственным государственным в стране. Этим он восстановил против себя чуть ли не весь народ.
Ну а пиком ненависти стало то, что королева родила дочь, которая, по мнению датчан, была слишком похожа на Струэнзе.
В ночь на 17 января 1772 года, после придворного бала, вдовствующая королева-мать с наследным принцем и их приверженцы вошли в спальню короля, разбудили его и заставили подписать приготовленные Гулбергом указы об арестах. Вслед за тем Струэнзе и его главный сотрудник Брандт были арестованы и заключены в крепость, а королева Каролина Матильда отвезена в замок Кронборг.
Переворот был встречен в столице общим ликованием. Была назначена особая комиссия для следствия и суда над Струэнзе. Он сразу сознался в своей связи с королевой, и его вместе с Брандтом приговорили за учиненные ими «преступления против величества» к лишению чести и смертной казни. Каролина Матильда была арестована вместе со Струэнзе, разведена с королем и выслана из страны. А несчастного Струэнзе четвертовали.
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Суббота, 28.04.2012, 17:07 | Сообщение # 112 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| 
Каролина Матильда (англ. Caroline Matilda of Great Britain, дат. Caroline Mathilde; 11 июля 1751(17510711) — 10 мая 1775) — супруга короля Дании Кристиана VII, сестра короля Великобритании Георга III.
Дочь принца Уэльского Фредерика и Августы Саксен-Готской, Каролина появилась на свет через три месяца после смерти отца.
Была выдана замуж за короля Дании, своего двоюродного брата, в 15-летнем возрасте в 1766 году.
В 1768 году родился её первый ребёнок, кронпринц Фредерик (будущий король Фредерик VI). Когда Кристиан VII, страдавший психической болезнью, стал относиться к Каролине невнимательно, 18-летняя королева отдала своё расположение придворному врачу немцу Струэнзе, с которым тесно связана её дальнейшая судьба. В 1771 году родилась её дочь Луиза Августа, отцом которой считали Струэнзе. Воспользовавшись связью с королевой и пассивностью душевнобольного короля, фаворит провёл в Дании ряд реформ, носивших смелый и прогрессивный в целом характер, однако ущемлявших самолюбие датской аристократии и народа (например, официальным языком вводился немецкий).
В 1772 году Струэнзе в результате государственного переворота был свергнут и казнён. Королева с шестимесячной дочерью Луизой была арестована и заключена в крепость; затем по приговору особой комиссии она была разведена с мужем. Георг III настоял на том, чтобы датчане освободили и выслали из страны его «преступную» сестру.
Каролина умерла в возрасте 23 лет от скарлатины в Целле, владении Ганноверской династии в Германии, назначенном её резиденцией по соглашению между английским и датским правительствами. Луиза осталась в Дании, воспитывалась как законная принцесса и была выдана замуж за дальнего родственника династии, герцога Августенбургского.
Образ в искусстве В роли Каролины Матильды выступали Мэдлин Кэрролл (фильм «Диктатор», 1935) и Алисия Викандер («Дело о королевстве», 2012).
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Суббота, 28.04.2012, 17:13 | Сообщение # 113 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Иоганн Фридрих Струэнзе (нем. Johann Friedrich Struensee; 5 августа 1737(17370805) — 28 апреля 1772) — датский государственный деятель, немец по происхождению и воспитанию, фаворит королевы Каролины Матильды, организатор реформ в духе Просвещения.
Отец его, пастор и профессор в Галле, был приглашен на службу датским правительством и достиг звания суперинтенданта в Шлезвиг-Голштинии. Молодой Струэнзе, избравший профессию врача, был в 1768 году назначен сопровождать в заграничном путешествии молодого короля Кристиана VII. Многостороннее образование, ум, дарования и светские манеры скоро упрочили положение Струэнзе при молодой королевской чете. По возвращении из путешествия он стал настолько быстро подвигаться по лестнице придворных должностей и рангов, что в 1770 году в его руках уже оказалась высшая государственная власть.
17 января 1770 года Струэнзе переехал на жительство в Кристиансборгский дворец, и около этого же времени началась его интимная связь с королевой Каролиной Матильдой, которая имела безграничное влияние на короля, доведённого развратной жизнью до почти полного слабоумия.
Струэнзе было предоставлено полномочие издавать от имени короля указы и рескрипты, якобы переданные ему королем устно; указы эти скреплялись печатью тайного королевского кабинета, главой которого был сам Струэнзе, и имели силу указов, скрепленных подписью короля. Получив такую неслыханную власть, Струэнзе принялся править страною с беспримерной энергией и смелостью. В два года его правления им было намечено и отчасти проведено до 600 более или менее крупных государственных мероприятий.
Реформы эти сводились к следующему: свободе печати, стремлению достигнуть в деятельности высших органов правительственной власти большей быстроты, порядка и простоты, установлению твердого государственного бюджета, упорядочению государственных финансов, улучшению судопроизводства, отмене пыток, уничтожению покровительственной системы, поднятию земледелия, в связи с улучшением положения крестьян, замене натуральных повинностей денежными, перечислению некоторых доходов (как зундская пошлина) из королевских в государственные, ограничению чрезмерной раздачи орденских знаков и титулов, уравнению прав граждан (в частности, и уравнению прав незаконнорожденных детей с законными), отмене многих прерогатив дворянства, безусловному запрещению азартных игр и пр. Многие реформы Струэнзе основывались на здоровых, разумных началах, другие были преждевременны, некоторые предприняты слишком опрометчиво, и все вообще создали Струэнзе множество тайных и явных врагов, чему немало способствовали и сами приемы Струэнзе.
Свои реформы Струэнзе проводил крайне круто, не считаясь ни с чьими интересами, не справляясь ни с чьими мнениями и желаниями. Сокращая государственные расходы, он, например, с беспощадной жестокостью уволил без всякой пенсии массу чиновников. Еще сильно повредило Струэнзе его пренебрежение к датскому языку. Все указы составлялись на немецком языке, все «коллегии», исключая «датскую», употребляли в качестве правительственного и делового языка исключительно немецкий. Прошения всякого рода, адресованные в правительственные учреждения, также приходилось писать по-немецки; иначе их не читали и не давали им хода. Предоставленная печати полная свобода послужила прежде всего во вред самому Струэнзе. Этим путем противники его, не стеснявшиеся в своих нападках на Струэнзе, приобретали себе все больше и больше сторонников в стране; особенно способствовало росту его непопулярности рождение королевой второго ребёнка, принцессы Луизы, в 1771 году, и всеобщая уверенность в отцовстве фаворита. Разразилось несколько вспышек народного недовольства, при чем Струэнзе обнаружил слабость, неустойчивость, недостаток нравственного и политического мужества и такта. Это ободрило враждебную Струэнзе придворную партию, во главе которой стали мачеха Кристиана VII, вдовствующая королева Юлиана Мария Брауншвейг-Вольфенбюттельская, её сын наследный принц Фредерик, его секретарь, впоследствии один из главных государственных деятелей, Ове Хёг-Гулберг, и многие высокопоставленные лица. Партия эта решилась совершить дворцовый переворот.
В ночь на 17 января 1772 года, после придворного бала, вдовствующая королева с наследным принцем и их приверженцы вошли в спальню короля, разбудили его и заставили подписать приготовленные Гулбергом указы об арестах. Вслед за тем Струэнзе и его главный сотрудник Брандт были арестованы и заключены в крепость, а королева Каролина Матильда отвезена в замок Кронборг.
Переворот был встречен в столице общим ликованием. Была назначена особая комиссия для следствия и суда над Струэнзе. Он сразу сознался в своей связи с королевой, и его вместе с Брандтом приговорили за учиненные ими «преступления против величества» к лишению чести и смертной казни. Приговор был приведен в исполнение 28 апреля.
Через принцессу Луизу-Августу Датскую, официально признанную дочерью Кристиана VII, Струэнзе является предком нынешнего короля Швеции Карла XVI Густава и нынешнего наследника испанского престола принца Фелипе Астурийского.
Образ в культуре Биография Струэнзе легла в основу нескольких литературных произведений, среди них - драма Поля-Жюля Барбье «Принцесса и фаворит» (1865), превращенная его сыном Пьером Барбье в либретто «Струэнзе» и поставленная с музыкой Мейербера в парижском театре Одеон в 1899 году, роман австрийского писателя Роберта Нойманна «Фаворит королевы» (1935), роман Пера Улова Энквиста «Визит лейб-медика» (1999, рус. пер. 2004) и др.
О Струэнзе сняты несколько фильмов: немецкого режиссёра Людвига Вольфа «Любовь королевы» (1923)[1], британского режиссёра Виктора Сэвилла «Диктатор» (1935)[2], немецкого режиссёра Харальда Брауна «Властитель без короны» (1957)[3], датского режиссёра Николая Арселя «Дело о королевстве» (2012, в роли Струэнзе — Мэдс Миккельсен)[4].
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Суббота, 28.04.2012, 17:22 | Сообщение # 114 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| ДОЧЬ КОРОЛЕВЫ КАРОЛИНЫ-МАТИЛЬДЫ И ИОГАННА СТРУЭНЗЕ
Луиза Августа Датская
Louise Augusta af Danmark
герцогиня Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Аугустенбургская
1794 — 1814
Рождение: 7 июля 1771(1771-07-07)
Хёрсхольм, Дания
Смерть: 13 января 1843(1843-01-13) (71 год)
Аугустенбург, Дания
Династия: Ольденбурги, Августенбургский дом
Отец: Кристиан VII Датский (официально)
Мать: Каролина-Матильда Великобританская
Супруг: Фредерик Кристиан II Августенбургский
Дети: Каролина Амалия, Кристиан Август, Фредерик Эмиль
Луиза Августа Датская (дат. Louise Augusta af Danmark, 7 июля 1771 — 13 января 1843) — датская принцесса. Официально — дочь Кристиана VII и его жены Каролины-Матильды.
Содержание [показать]
1 Происхождение2 Детство3 Брак и семья4 Последние годы
По распространённому среди современников мнению, её отцом был Иоганн Фридрих Струэнзе, придворный врач душевнобольного короля и фаворит королевы, проведший в стране масштабные реформы. Рождение ребёнка и распространение слухов о сходстве девочки с фаворитом стало одним из катализаторов недовольства против Струэнзе в обществе. В январе 1772 года Струэнзе был арестован, осуждён за прелюбодеяние с королевой и затем казнён. Специальная комиссия развела Каролину-Матильду с мужем, после чего по требованию её брата Георга III бывшую королеву выслали в германские владения Ганноверской династии, в Целле, где она умерла в 1775 году от скарлатины.
Луиза Августа, прозванная «маленькая Струэнзе» (фр. la petite Struensee), осталась в Дании и воспитывалась как принцесса вместе со своим старшим братом, кронпринцем Фредериком (несомненным сыном Кристиана VII), поскольку официально не была объявлена незаконнорожденной и исключена из королевской фамилии. Тем не менее уже в 1779 году, когда Луизе было восемь лет, среди придворных возникла мысль «облагородить» дочь Струэнзе и выдать её замуж за представителя другой ветви Ольденбургской династии — в Августенбургский дом, чтобы, в случае наследования датской короны через неё, у её наследников была бы датская кровь, а также связать ветви династии (отношения между которыми были напряжённым) и предотвратить возможный распад королевства.
Брак 14-летней Луизы с герцогом Фредериком Кристианом II (1765—1814) был заключён 27 мая 1786 года; до смерти свёкра в 1794 году они жили в дворце Кристиансборг, а затем переехали в Августенбург.
У них родилось трое детей:
Каролина Амалия Шлезвиг-Гольштейнская (1796—1881), жена датского короля Кристиана VIII;
Кристиан Август (1798—1869), претендент на престолы Шлезвига и Гольштейна во время кризиса 1850—1860-х годов, приведшего к Датско-прусской войне 1864 года. Его внучка Августа Виктория была женой кайзера Вильгельма II.
Фредерик Эмиль, принц Нёрский (1800—1865).
В дальнейшем Луиза была посредником между постоянно конфликтовавшими братом Фредериком VI и мужем — так она боролась против невыгодной для Дании перспективы избрания герцога Августенбургского шведским престолонаследником после свержения Густава IV в 1809 году (наследником в итоге стал Жан Батист Бернадот).
После смерти мужа Луиза провела остаток жизни, управляя владениями Августенбургов и занимаясь воспитанием и обеспечением будущего детей. Когда она умерла, её дочь Каролина Амалия была королевой Дании, супругой Кристиана VIII.
Потомство королевы Луизы хоть и довольно многочисленно. Но более других известны потомки её внука Фридриха (1829—1880), герцога Шлезвиг-Гольштейнского: его правнук — нынешний король Швеции Карл XVI Густав, а праправнук — испанский престолонаследник Фелипе, принц Астурийский.
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Среда, 16.05.2012, 14:51 | Сообщение # 115 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Царица Тамара - Великие любовные истории
Царица Грузии. В её царствование Грузия добилась больших военно политических успехов. Ей посвящена поэма Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре».
Царица Тамар и Шота Руставели
Когда точно родилась великая царица Грузии Тамар, которую у нас принято называть на русский манер Тамарой, — неизвестно. По предположениям историков, эта женщина появилась на свет около 1165 года.
Мать будущей царицы умерла рано, и девочка воспитывалась тёткой Русудан. Она получила прекрасное для своего времени образование, научилась женским премудростям, выдержке и терпению. Когда Тамар не исполнилось и двадцати лет, её отец, царь Георгий III, предчувствуя свою скорую смерть, короновал единственную дочь, впервые в истории Грузии отдав трон женщине.
Вскоре отец умер, и девушке пришлось править страной самостоятельно. Тамар это делала смело и справедливо, чем и снискала уважение у своего народа. Весть о мудрой молодой царице облетела все ближайшие государства.
Тамар была статна и грациозна. Высокая ростом, правильного телосложения, с тёмными, глубокими глазами, она держалась гордо и с достоинством. О царице говорили, что она имела манеру «царственно вольно метать взоры вокруг себя, имела приятный язык, была весёлая и чуждая всякой развязности, услаждающая слух речь, чуждый всякой порочности разговор».
О совершенстве молодой царицы ходили различные слухи, её руки искали византийские царевичи, сирийский султан и персидский шах. К Тамар стали приезжать женихи, которые предлагали ей своё сердце и богатства. Но согласие она дала лишь сыну великого князя Андрея Боголюбского, Юрию. Брак был продиктован политическими соображениями, так как никаких чувств к жениху царица не испытывала. Свадьба состоялась в 1188 году, однако успокоения молодой женщине она не принесла. Два года Тамар терпела пьянство и разврат супруга, который к тому же нередко избивал молодую жену. Решив, наконец, развестись с Юрием, она заставила его покинуть Грузию. Оскорблённый и разгневанный князь направился в Константинополь, чтобы, собрав многочисленное войско, пойти войной на супругу. Однако война была проиграна, и Юрий с позором возвратился на Русь.
Страна грузинской царицы процветала и за короткое время стала одной из богатейших держав того времени. О Тамар слагали легенды, воспевали её красоту, великодушие и мудрость. Современники называли её царём («мэпэ»), а не царицей («дэдопали»). Правительница строила крепости, дороги, корабли и школы. Она приглашала лучших учёных, поэтов, философов, историков и богословов. Так однажды в её дворец прибыл великий Шота Руставели.
Поэт родился в Рустави и получил образование сначала в монастырях Грузии, затем в Афинах. Считают, что он сразу же влюбился в царицу. Некоторые полагают, что, ответив на чувства поэта, Тамар стала его любовницей. Однако, судя по другим источникам, скорее всего, взаимности поэт так и не добился, любя и почитая свою царицу втайне.
Шота стал личным казначеем царицы. Но не финансовые дела волновали поэта. Он желал воспеть любимую Тамар в поэме. Поэма «Витязь в тигровой шкуре» стала одним из самых выдающихся произведений Средневековья. В ней влюблённый Шота воспел идеалы любви, дружбы, благородства, чести и добродетели. Все эти высокие качества поэт видел в своей великой правительнице.
Считается, что прототип главной героини поэмы Нестань-Дареджаны поэт списал с любимой царицы. Чтобы скрыть свои чувства и не навлечь тени сомнения на возлюбленную, Руставели специально перенёс действие поэмы в Индию и Аравию. Но в каждой строке шедевра угадываются образ прекрасной, величественной царицы Тамар и чувства несчастного поэта, упоённого безответною любовью.
Перлы уст её румяных
под рубиновым покровом
Даже камень разбивают
мягким молотом свинцовым!
Косы царственной — агаты,
ярче лалов жар ланит.
Упивается нектаром тот,
кто солнце лицезрит.
Шота РУСТАВЕЛИ
Тамар пришло время задуматься о наследниках. Она решила выйти замуж за человека проверенного и с детства знакомого. Вторым её супругом стал храбрый полководец осетинский князь Сослани, принявший в Грузии имя Давид. Благородный и беспредельно любящий свою жену, он принёс ей долгожданное счастье. Через год после свадьбы царица родила сына, которого назвали Георгием. Через год родилась дочь Русудан.
Шота Руставели более уже не мечтал о Тамар, он решил навсегда покинуть Грузию. Он отправился в Палестину, где принял постриг в монастыре Святого Креста.
Тамар умерла 18 января 1212 года от тяжёлой болезни. Её похоронили в фамильном склепе в Гелати. Через несколько веков склеп вскрыли, но останков царицы там не обнаружили. Согласно преданию, когда великая правительница доживала последние дни, она попросила утаить от людей место её погребения. Тамар не хотела, чтобы её гробница была найдена и осквернена мусульманами, которые за долгие годы борьбы так и не смогли победить грузинскую царицу. Видимо, прах Тамар был тайно вынесен из монастыря, и где он покоится ныне — никто не знает.
Так или иначе, в Ватикане были обнаружены летописи, согласно которым грузинская правительница якобы была похоронена в Палестине, в древнейшем грузинском монастыре Святого Креста. Будто бы она так страстно желала посетить этот монастырь, но из-за многочисленных войн не успела этого сделать, а потому завещала отвезти её туда после смерти. Возможно, в вечности Тамар хотела остаться со своим верным поэтом.
Смерть Руставели тоже окутана легендами. Точно известно только то, что однажды в маленькой келье монастыря было найдено обезглавленное тело грузинского поэта. Убийцу так и не нашли.
Много лет спустя в Иерусалиме была обнаружена фреска с изображением старого человека. Предполагают, что это лицо великого грузинского поэта Шота Руставели. Свидетельства тому, что рядом с ним была похоронена грузинская царица Тамар, найдено не было.
После кончины Тамар Грузия стала быстро терять своё могущество. Годы процветания сменили тяжёлые годы монголо-татарского ига, затем власть над страной захватила Турция.
Ныне Тамар причислена к лику святых. О ней ходят многочисленные легенды. В частности, говорят, что ночами она является больным и лечит их от тяжких болезней.
ИСТОЧНИК ТАМАРА
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| Гость | Дата: Среда, 16.05.2012, 15:08 | Сообщение # 116 |
|
Группа: Заглянувшие
| Грузинское царство в период наибольшего расширения, 1184—1225Тама́ра (груз. თამარი; 1166—1209/1213) — знаменитая грузинская царица (1184—1209/1213), с именем которой связан «Золотой Век» в истории Грузии.
Она происходила из династии Багратионов и была дочерью Георгия III и царицы Бурдухан, дочери осетинского царя Худана. Воспитала её высокообразованная тетка Русудан. Современные царице поэты восхваляли её ум и красоту. Её называли не царицей, а царём, сосудом мудрости, солнцем улыбающимся, тростником стройным, лицом лучезарным прославляли её кротость, трудолюбие, послушание, религиозность, чарующую красоту. О её совершенствах ходили легенды, дошедшие в устной передаче до наших времён. Её руки искали византийские царевичи, султан алеппский, шах персидский. Всё царствование Тамары окружено поэтическим ореолом.
Тамара была коронована в Уплисцихе в качестве соправительницы своего отца в 1178 году. Это произошло сразу после мятежа принца Демны и клана Орбелиани, когда у царя не было наследника, и обстановка в стране была нестабильной. После смерти царя Тамара была повторно коронована в Гелатском монастыре (1184). Царица немедленно созвала собор для устранения неурядиц в церковной жизни и установления административного порядка. Отрешены были от кафедры недостойные архиереи, смещены злоупотреблявшие своей властью правители, церкви освобождены от повинностей, участь крестьян облегчена, водворён внутренний мир.
Тамара была признана царицей от Понта до Гургана (Каспия) и от Спер (линия от Трапезунда к Карсу) до Дербента, Хазаретии и Скифии. Девизом своего правления она провозгласила милость и правду: «Я отец сирых и судья вдов», — говорила Тамара. В её царствование не было ни одного случая смертной казни и телесного наказания. Избегая осложнений внутри царства, царица вела ряд войн с соседними государствами.
Первый её супруг, русский князь Георгий (или Юрий) — по мнению Карамзина — сын Андрея Боголюбского — совершил военные экспедиции на север Армении, в Ширван и Эрзерум. Когда брак Тамары с Георгием был расторгнут — по словам грузинского летописца, вследствие творившихся князем бесчинств, — то бывший супруг Тамары стал её врагом и с большим греческим войском двинулся из Константинополя в Грузию для возвращения потерянного престола. Сторонники Юрия заняли Кутаиси и он был коронован во дворце Гегути, его сторонники совершали набеги до самого города Гори, но все же мятеж был подавлен. Юрий был повторно изгнан, его сторонники наказаны (клан Джакели лишен владений). Эта произошло в 1191 году.[1]
Почти сразу после первого изгнания Юрия Тамара вступает в новый брак — с другом детства, осетинским царевичем Давидом Сосланом, — и открывает наступательную политику. Она завоёвывает Тавриз, Эрзерум, одерживает блестящую победу над султаном ардебильским. Шамкорская битва (1195 г.) приносит ей громкую славу, отголоски которой слышатся в русском сказании об иверской царице Динаре. Победоносное её шествие завершается поражением (1203 г.) Нукардина, султана алеппского.
Обеспечив Грузии политическое господство во всей Малой Азии , смирив внутренних и внешних врагов, расширив пределы царства, Тамара позаботилась и о духовном развитии Грузии.
При её дворе собирается плеяда славных писателей, которые развили и усовершенствовали грузинский язык. Её правление ознаменовано поэтической деятельностью Шавтели и Чахруха, посвятивших «богоподобной царице» восторженные оды.
При ней создаётся светская романическая словесность в прозе, представителями которой являются Хонили, автор «Амиран Дареджаниани», и Саргис Тмогвели, переводчик персидской повести о Висе и Рамине. Наконец, в её царствование была написана поэма Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» . Легендарная история, приписывающая Тамаре все замечательные храмы и крепости Грузии, недалека от истины: множество памятников искусства создано именно ею. Среди них — роскошный дворец Вардзиа, высеченный в скалах неподалеку от Ахалцихе, вмещающий в себе до 360 покоев. Христианство и гражданственность среди кавказских горцев распространялись благодаря энергии и заботам Тамары. Её имя с одинаковым благоговением передаётся в поэтических сказаниях различных народностей Кавказа.
Грузинская церковь причислила её к святым. (Празднуется 14 мая) Грузины-горцы считают Тамару святой-целительницей всех недугов. В Сванетии Тамара из воинственной жены стала предметом религиозного почитания и вместе с тем идеалом волшебной красоты.
50 лари с портретом царицы Тамары. 1995, аверсНарод верит, что Тамара не умерла, а спит на золотом ложе когда дойдёт до неё голос людской скорби, она проснется и воцарится вновь. Это поверье поддерживается отсутствием точных указаний о местонахождении её могилы.
Год смерти Тамары точно неизвестен, таковым считается 1209, 1210 или 1213-й. Смерть наступила от болезни, которая началась в резиденции Начармагеви. Тамара переехала в замок Агарани (предположительно современная Коджорская крепость) около Тбилиси, где и умерла. Ее тело было перенесено в Мцхету, затем в Гелати, где и захоронено. Однако точное место захоронения не установлено и археологические исследования не дали результатов. Существует несколько альтернативных версий о месте ее захоронения вплоть до предположения, что ее похоронили в Палестине.[2]
Образ в литературеШота Руставели так писал о Тамаре:
«…Лев, служа Тамар-царице, держит меч ее и щит. Мне ж, певцу, каким деяньем послужить ей надлежит? Косы царственной — агаты, ярче лалов жар ланит. Упивается нектаром тот, кто солнце лицезрит. Воспоем Тамар-царицу, почитаемую свято! Дивно сложенные гимны посвящал я ей когда-то. Мне пером была тростинка, тушью — озеро агата. Кто внимал моим твореньям, был сражен клинком булата…»
Вся знаменитая поэма Витязь в тигровой шкуре была посвящена поэтом своей царице, в которую, как считают многие ученые, он был влюблен:
«…Мастерство, язык и сердце мне нужны, чтоб петь о ней. Дай мне силы, вдохновенье! Разум сам послужит ей…»
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Среда, 16.05.2012, 15:12 | Сообщение # 117 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Quote (Гость) Грузинское царство в период наибольшего расширения, 1184—1225Тама́ра (груз. თამარი; 1166—1209/1213) — знаменитая грузинская царица (1184—1209/1213), с именем которой связан «Золотой Век» в истории Грузии.
ГОСТЬ, СПАСИБО ВАМ 
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Четверг, 17.05.2012, 17:09 | Сообщение # 118 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
|
Королева Англии
10 июля — 19 июля 1553
Коронация: не коронована
Предшественник: Эдуард VI
Преемник: Мария Тюдор
Рождение: октябрь 1537(1537)
Брадгит, Лестершир
Смерть: 12 февраля 1554(1554-02-12)
Тауэр, Лондон
Династия: Тюдоры
Отец: Генри Грей, маркиз Дорсет
Мать: Фрэнсис Брэндон
Супруг: Гилфорд Дадли
Джейн Грей (англ. Jane Grey; октябрь 1537 — 12 февраля 1554), или леди Джейн Дадли (с 1553) — королева Англии с 10 июля 1553 года по 19 июля 1553 года. Известна также как «королева на девять дней». Казнена по обвинению в узурпации власти 12 февраля 1554 года.
Леди Джейн Грей родилась в октябре 1537 года в Брадгите (графство Лестершир) в семье Генри Грея, 3-го маркиза Дорсета, (впоследствии герцога Саффолка) и леди Фрэнсис Брэндон, дочери Марии Тюдор и внучки короля Генриха VII. Таким образом Джейн, как и её младшие сёстры Катерина Грей и Мария Грей, приходилась королю Генриху VII правнучкой.
Джейн и её сёстры Катерина и Мария получили всестороннее образование. Помимо этого Джейн преуспела в изучении латыни, древнегреческого и древнееврейского языков. Отданная на воспитание лучшим наставникам, леди Джейн смолоду поражала современников блестящими успехами в учёбе. Кроме того, она отличалась добротой, покладистым нравом и религиозностью. Джейн была воспитана в протестантской вере, и всё её окружение было враждебно настроено против католицизма.
Но её детство не было счастливым, ей часто приходилось сталкиваться с деспотизмом отца и жестокостью матери. Леди Фрэнсис в качестве воспитательных мер часто прибегала к побоям. Лишённая материнской любви и заботы, Джейн находила утешение в занятиях искусством, чтении книг и изучении древних языков.
В 1546 году Джейн Грей была отправлена ко двору королевы Катарины Парр. Там она познакомилась со своими королевскими родственниками: Марией, Елизаветой и Эдуардом. Королева Катарина была доброй и заботливой женщиной, и годы, проведённые под её опекой, Джейн Грей считала лучшими в своей жизни.
Глядя на успехи леди Грей, у её честолюбивых родственников возникла идея — женить юного короля Эдуарда VI на Джейн. Принц был с детства дружен с леди Джейн и испытывал к ней приязненные чувства.
Однако здоровье Эдуарда не позволяло надеяться, что он сможет дожить до женитьбы — у короля обнаружился прогрессирующий туберкулёз. В начале 1553 года уже ни у кого не было иллюзий относительно состояния короля. Ослабевшего подростка заставили подписать «Закон о наследии». По нему королевой становилась Джейн Грей, старшая дочь герцога Саффолка.
Разумеется, Эдуард подписал этот закон не только в силу своей привязанности к подруге детства — Джейн Грей. Члены Тайного совета во главе с регентом Джоном Дадли, 1-м герцогом Нортумберлендом, не желали прихода к власти принцессы Марии, старшей сестры умирающего короля и ярой католички. Это стремление английского правительства активно поддерживалось Францией, находящейся в затяжном конфликте с католической Испанией.
Согласно новому закону, дочери Генриха VIII — принцесса Мария и ее единокровная сестра принцесса Елизавета — из претендентов на престол исключались, а наследником объявлялась Джейн Грей. Под давлением Нортумберленда 21 июня 1553 г. подписи под новым порядком наследовании поставили все члены Тайного совета и более сотни аристократов и епископов, включая Томаса Кранмера, архиепископа Кентерберийского, и Уильяма Сесила.
Объявление Джейн Грей наследницей престола было полным разрывом с английской традицией престолонаследия. По аналогичному закону, подписанному Генрихом VIII в 1544 г., Эдуарду, при отсутствии у него детей, наследовала Мария, ей — Елизавета, а уже потом — наследники Фрэнсис Брэндон и её сестры Элеоноры. Определяя в качестве наследников детей Фрэнсис и Элеоноры, а не их самих, Генрих VIII, очевидно, надеялся на появление у них потомства мужского пола. Поэтому решение Эдуарда VI, отстранив от наследования сестёр и саму Фрэнсис Брэндон, объявить своей преемницей Джейн Грей было воспринято в английском обществе как незаконное. Более того, очевидная заинтересованность Нортумберленда в коронации Джейн Грей порождала опасения английской аристократии в том, что реальная власть будет принадлежать Нортумберленду, уже проявившему себя авторитарным регентом в период правления Эдуарда VI.
Леди Дадли — королева Англии Герцог Нортумберленд ещё до обнародования изменений в порядке наследования престола объявил о женитьбе своего сына Гилфорда на… бывшей невесте умирающего короля — на леди Джейн. Венчание состоялось 21 мая 1553 года, то есть за полтора месяца до смерти Эдуарда. Таким образом, подразумевалось, что будущий сын Джейн и Гилфорда Дадли (внук герцога Нортумберленда) станет королём Англии.
Джейн Грей6 июля 1553 года король Эдуард скончался.
10 июля королева Джейн прибыла в Тауэр и, в соответствии с обычаем, расположилась там в ожидании коронации. Церемония была проведена поспешно, без всякой торжественности. Жители Лондона не выказывали никакой радости — они были уверены, что истинная претендентка — именно Мария.
Леди Джейн, шестнадцатилетняя девушка, которая была слишком далека от политических игр своего свёкра, даже не старалась понимать происходящее. Она, конечно, сознавала, что стала всего лишь пешкой в руках клана Дадли, но ничего сделать уже не могла. Правда, когда Нортумберленд объявил королеве, что она обязана короновать и своего супруга — Гилфорда, Джейн отказалась, объяснив свое желание тем, что раз уж она королева, то может пожаловать своему супругу титул герцога, но уж никак не короля. Мать Гилфорда Дадли была вне себя от гнева и сказала сыну, чтобы тот больше не делил с женой постель.
Нортумберленд, при всей своей дальновидности, не рассчитывал на то, что принцесса Мария избежит ареста и соберёт армию. В официальном письме, отправленном из Кенинхолла, Мария объявляла свои права на престол. Кроме того, значительная часть знатнейших аристократов Англии двинулись из Лондона в Кенинхолл, чтобы примкнуть к армии сторонников принцессы Марии. Города и графства Англии один за другим объявляли Марию своей королевой.
Герцог Нортумберленд встал во главе войска, которому надлежало одержать победу над армией мятежной принцессы. Однако, подойдя со своей армией, насчитывающей не более 3000 человек к Бери-Сент-Эдмундсу в Саффолке, он обнаружил, что войска Марии в десять раз превосходят его собственные силы, и в условиях массового дезертирства был вынужден отступить и признать своё поражение.
В Лондоне тоже было неспокойно. Один за другим члены Тайного Совета, аристократы, придворные чины предавали королеву Джейн, переходя на сторону Марии. 19 июля 1553 года члены Тайного Совета появились на городской площади, где провозгласили старшую дочь Генриха VIII королевой Англии.
3 августа Мария торжественно въехала в Лондон. Джон Дадли и его сыновья были объявлены государственными преступниками и арестованы.
Казнь
Суд вынес приговор Джону Дадли — смертная казнь путём отсечения головы. Приговор был приведён в исполнение 22 августа 1553 года. Леди Джейн, её муж Гилфорд Дадли и отец герцог Саффолк были заключены в Тауэр и также приговорены к смерти. Однако Мария I долго не могла решиться на подписание приговора суда — она сознавала, что шестнадцатилетняя девушка и её юный супруг не самостоятельно узурпировали власть, а кроме того, не желала начинать репрессиями своё царствование в разделённой между католиками и протестантами Англии.
Мария даже помиловала отца Джейн, однако, уже в следующем году он принял участие в восстании под предводительством Томаса Уайета-младшего. Это была новая попытка свергнуть «католическое» правительство Марии I и, возможно, возвести на престол томящуюся в Тауэре Джейн. Это определило участь «девятидневной королевы»: она и ее муж были обезглавлены в Лондоне 12 февраля 1554 года. Мария сочла неразумным сохранять жизнь Джейн, которая рано или поздно своей персоной снова привлекла бы к себе яростных противников королевы-католички. Одиннадцать дней спустя был казнен и её отец, лорд Грей.
В 1986 году вышел английский кинофильм «Леди Джейн», повествующий о судьбе Джейн Грей. Главную роль сыграла тогда ещё начинающая актриса Хелена Бонэм-Картер. Повествование этой драматической «костюмной» киноленты строится вокруг романтической любви леди Джейн к лорду Гилфорду Дадли.
[править] ЛитератураГрей, Иоанна // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Alison Plowden Lady Jane Grey: Nine Days Queen. — London.
Эриксон Кэролли Кровавая Мэри. — М., 2002.
Элисон Уир Трон и плаха леди Джейн.
[скрыть] Короли Англии
До нормандского
завоевания Альфред Великий • Эдуард Старший • Этельстан • Эдмунд I • Эдред • Эдвиг • Эдгар • Эдуард Мученик • Этельред II • Свен Вилобородый*† • Эдмунд II • Кнуд Великий*† • Гарольд I • Хардекнуд* • Эдуард Исповедник • Гарольд II Годвинсон • Эдгар Этелинг
Нормандская династия Вильгельм I Завоеватель • Вильгельм II • Генрих I • Стефан
Плантагенеты Матильда • Генрих II • Ричард I • Иоанн Безземельный • Генрих III • Эдуард I • Эдуард II • Эдуард III • Ричард II • Ланкастеры: Генрих IV • Генрих V • Генрих VI • Йорки: Эдуард IV • Эдуард V • Ричард III
Тюдоры Генрих VII • Генрих VIII‡ • Эдуард VI‡ • Джейн Грей‡ • Мария I‡ • Елизавета I‡
Стюарты Яков I‡§ • Карл I‡§ • революция • Карл II‡§ • Яков II‡§ • Вильгельм III‡§¶ + Мария II‡§ • Анна‡§
* монарх Дании • † монарх Норвегии • ‡ монарх Ирландии • § монарх Шотландии • ¶ Штатгальтер Нидерландов
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Четверг, 31.05.2012, 14:52 | Сообщение # 119 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Жанна Д’Арк родилась 6 января 1412 года. В подростковом возрасте, около 13 лет, она начала слышать голоса – Жанна считала, что с ней говорят Святые Катерина, Маргарита и Михаил Архангел. Голоса сообщили ей, что мир Франции поможет установить именно она, маленькая Жанна, с помощью наследника престола дофина Карла. В ту пору во многих территориях Франции правили бургундцы, могущественная группа дворян, объединившаяся с англичанами для захвата власти над Францией.
В народе росли слухи о деве-спасительнице, и несмотря на неверие придворных, юная пастушка с мечом добилась встречи с Карлом. Ей удалось убедить Карла, что она приведет его войска к победе – а веру в свое предназначение ей помогала удерживать молитва.
Французские воины, вдохновленные Жанной, пошли за ней – и победили. Англичане были разгромлены, дофин коронован в Карла VII, а Жанну в честь освобождения Орлеана окрестили Орлеанской девой.
Цель Карла была достигнута – он стал королем. И дальнейшая поддержка Жанны не входила в его планы – тратить деньги на содержание войск ему не хотелось. Французская армия стала нести поражения, и Жанна попала в плен к бургундцам. Король оказался предателем…
Расправиться с Жанной решили, обвинив ее в колдовстве, – дар предсказаний юной девы пугал священников и судей, которые поддерживали англичан и бургундцев. На судебном разбирательстве Жанна была смела и независима, ее признали виновной и приговорили к смерти на костре.
Она была прилюдно сожжена на рыночной площади в Руане 30 мая 1431 года. А было ей всего 19 лет от роду…
В 1455 году король пересмотрел дело и признал вину сфабрикованной. Была назначена папская комиссия, которая опровергла каждый пункт обвинений и признала, что казнь Жанны д’Арк была несправедлива. В 1920 году Католическая церковь объявила Жанну святой. Годовщину ее памяти отмечают 30 мая.
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Четверг, 31.05.2012, 15:13 | Сообщение # 120 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Жанна д'Арк
(1412-1431)
Я прошу, чтобы меня отправили к Богу, от Которого я пришла.
Жанна д'Арк
В 1429 году Франция, измученная столетней войной, вот-вот должна была пасть под натиском англичан, которые считали ее отныне своим владением, и бургундцев, союзников иноземных захватчиков, которые хотели отделиться и стать независимым королевством.
Дофин Карл VII, которого никто даже не осмеливался называть королем, вот уже шесть лет как затворился в Бурже и там жил в бедности, изоляции и состоянии нерешимости. Он еще не был коронован и сам сомневался в своем праве на корону.
Последним очагом слабого сопротивления был город Орлеан, осада которого длилась уже давно и в котором уже начался голод. С падением Орлеана - а оно казалось делом нескольких недель - Франция должна была прекратить свое существование. Именно тогда по Франции неожиданно разнесся невероятный слух: весть о том, что некая юная дева по воле Божией "отправляется к благородному дофину, чтобы снять осаду с Орлеана и привести его в Реймс, дабы посвятить и короновать там".
Как бы то ни было, слыша эту весть, все были совершенно согласны в одном - в том, что "отныне только Бог может спасти Францию", либо надеясь на это, либо говоря об этом с презрением.
За некоторое время до этого Марии Авиньонской были видения, что Франции придется перенести много страданий и испытать бесчисленные бедствия, и среди прочего она видела много оружия, которое ей протягивали, и испуганная Мария боялась, что ей придется надеть доспехи. Ей было сказано, чтобы она ничего не боялась, и что не она наденет это боевое снаряжение, но Дева, которая придет после нее, возьмет оружие и освободит королевство Франции от его врагов.
"В моем краю меня звали Жаннеттой... Я родилась в деревне Домреми, которая составляет одно с деревней Гре. В Гре главная церковь... Мой отец - Жакоб д'Арк, моя мать - Изабеллетта, по прозванию Ромэ... Крестил меня, насколько я знаю, мэссир Жан Минэ, который был в то время священником в Домреми... Мое прозвище - д'Арк или Ромэ - в моем краю девушки носят прозвище матери"...
"Жаннетта пряла, занималась хозяйством, как все другие девочки",- рассказывает одна из подруг, постоянно бывавшая с ней.
Проработав весь день от зари, Жаннетта вечером ложилась на одну из тех жестких, очень коротких и узких кроватей, какие до последнего времени сохранялись еще кое-где у местных крестьян. Вопреки распространенной легенде, "пастушкой" она не была и сама даже как бы подчеркивает это: "Не помню, водила ли я скотинку на луг, когда была совсем маленькой. С тех пор, что я подросла, я не пасла ее постоянно, но иногда, правда, водила на луг".
По-видимому, она никогда не ходила в школу. "Я не знаю ни А, ни Б",- заявляла она всегда без всякого стеснения. Зато "я умею шить и прясть лен". На всю ее коротенькую жизнь это осталось одним из главных предметов ее гордости. "Насчет шитья и пряжи я не боюсь поспорить с любой женщиной в Руане",- говорила она еще во время процесса.
Крестьянин Жакоб де Сент-Аманс помнит, как она не раз до поздней ночи чинно сидела за рукоделием с его дочерью. Одни свидетели помнят ее на пастбище, другие с пряжей в руках. Ее видали работающей и в поле, когда она полола или помогала отцу в пахоте или на жатве. И сверстники, и старшие говорят, что она была отличной работницей
Со временем ее стали все чаще и чаще находить в церкви. Священник одной из соседних деревень, Анри Арнолен, приезжавший в Домреми и раза четыре исповедовавший ее постом, запомнил, как эта девочка во время служб стояла перед распятием, сложив руки, иногда опустив голову, иногда подняв глаза к распятию или к Божией Матери. Она исповедовалась почти каждый месяц, во всяком случае на все большие праздники. В поле, когда раздавался колокольный звон, она крестилась и становилась на колени, а если могла, убегала в церковь.
Но еще больше этой церкви она любила маленькую Бермонскую часовню, стоящую на поляне среди леса. Крестьяне из Домреми обычно ходили туда на богомолье по субботам, и Жаннетта добилась для себя маленькой привилегии: ей давали нести свечи. Но и в другие дни, когда ее родители думали, что она в поле, она часто оказывалась там. В этой маленькой, совсем простой и очень светлой часовне, вокруг которой шумят ели, Жаннетта становилась на колени перед статуей Божией Матери и перед древним романским, как говорят, даже византийским распятием в глубине над единственным окном, откуда оно господствует над всем.
Ее крестная мать, Жанна Тьесселен, заметила, что эта девочка никогда не божилась и в крайнем случае говорила только: "Да, непременно!". Местный священник, Гийом Фронте, находил, что это "лучшая христианка в приходе". Встречая его и прося у него благословения, она обычно становилась на колени, а мессир Фронте смотрел при этом прямо в корень дела и вздыхал: "Если бы у нее были деньги, она отдавала бы их мне, чтобы я служил обедни". Денег у нее, можно сказать, не было, но по словам тех, кто знал ее девочкой, она "раздавала все, что могла" - черта, которая останется у нее на всю жизнь. Церковному служке она дарила немного шерсти при условии, чтобы он исправно звонил в колокола; когда же он по лености не звонил в них вовсе, она, по его словам, обрушивалась на него с горькими упреками (существует ряд указаний, что колокольный звон помогал ей слышать ее Голоса)
"Добрая, простая и мягкая",- говорит про нее подружка Овиетта и рассказывает, что любила спать в одной постели со своей старшей подругой. Она бегала ухаживать за больными детьми, и впоследствии, когда ее уже давно не было на этой земле, стареющие люди вспоминали девочку-подростка, когда-то склонявшуюся над их изголовьем.
"Добрая, мягкая, простая",- говорят про нее в разных вариантах и другие свидетели из Домреми; такой же осталась она и в памяти народа в Орлеане.
Когда она уже "пришла во Францию", люди, видавшие ее непосредственно, замечали, что она, "страшно любя лошадей", умела мигом успокаивать самых "свирепых" из них, в полной уверенности, что ей они ничего не сделают. И людям всегда казалось, что всевозможная четвероногая и пернатая тварь вообще льнет к этой девочке, "лучше которой не было в обеих деревнях" (Домреми и Гре), по наивному выражению другой ее крестной матери, Беатрисы Этеллен. Самые характерные более или менее легендарные рассказы о ней именно об этом: тут и пение петухов в ночь, когда она родилась, и особая деликатность хищных зверей, "которые никогда не трогали скот ее родителей", и "птицы лесов и полей, приходившие к ней, как ручные, есть хлеб у нее на коленях", и позже опять белые птицы, садившиеся ей на плечи в шуме сражений. В самом Домреми до последнего времени сохранилась легенда, в ХV веке нигде не записанная: из Домреми в Вотун (где ее старший брат Жакмэн, женившись, жил своим хозяйством начиная с 1419 года, очевидно, на земле, принадлежавшей их матери) Жаннетта обычно ходила лесной тропинкой, сокращающей путь; и когда она входила в лес, птицы слетались к ней и с пением летели за ней всю дорогу, пока она не подходила к деревне. Там они рассаживались на опушке и терпеливо ждали ее возвращения, чтобы тем же способом провожать ее назад в Домреми. Тропинка эта и зовется "тропинка пташек".
"Ее любила, можно сказать, вся деревня",- говорил на процессе Реабилитации старик Жан Моро. Иногда только, рассказывает ее сверстник Жан Ватрен, "я и другие смеялись над ней, когда мы играли на лугу, а она вдруг уходила от нас, чтобы поговорить с Богом", отношение к которому было как бы соткано из света, и ощущение светлого присутствия было у нее таково, что она не боялась даже дьявола. Ее подруга Изабеллетта Жерарден, которая была на несколько лет старше ее, рано вышла замуж и позвала Жаннетту в крестные матери своего ребенка, журила ее за эту "дикость", старалась втянуть ее за собой в забавы и танцы, но из этого ничего не выходило. Девочка со "смеющимся лицом" и с "глазами, часто полными слез" (какой ее вскоре увидал Персеваль де Буленвиллье), оставалась немножко чужой. Даже муж ее старшей сестры Катерины, рано умершей, Колен де Гре, с которым она, по-видимому, очень дружила, говорит, что иногда он ее дразнил ее набожностью. Она конфузилась, по словам Овиетты, когда ей говорили, что очень уж много она молится.
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Четверг, 31.05.2012, 15:17 | Сообщение # 121 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Эта просветленная любовь и надежда на Бога невольно связывается с именем св. Франциска, поскольку духовный мир Жаннетты действительно мог легче всего воспринимать именно францисканские черты, то, что было во францисканстве наиболее просветленного. По рассказу Челано, Франциск тоже постоянно ощущал "ангелов, идущих с нами, и любил их особой любовью"; и характерно, что он особенно чтил архангела Михаила. "Мой нотариус - Христос, мои свидетели - ангелы",- эту фразу, приписываемую св. Франциску, могла бы сказать Жаннетта. Как св. Франциск шел с веселием, с песней по дорогам Умбрии, радуясь всему, что создал Бог, так и она всю жизнь являлась перед людьми "со смеющимся лицом", и еще тогда, когда ее держали в цепях днем и ночью, она слышала голос, говоривший ей: "Будь с веселым лицом". И как последовательница Франциска, святая королевна Венгерская Елизавета, она терпеть не могла тех людей, которые "стоят в церкви с таким видом, точно хотят испугать Господа Бога".
В это самое время "реформированные" францисканцы, стремившиеся восстановить первоначальную чистоту ордена, Бернардин Сиенский, Колетта Корбийская, учили по всей Европе непрестанно призывать имя Иисусово. И факт тот, что Жаннетта носила имя "Иисус" на перстне, ставила его в заголовке своих писем, написала его на своем знамени и его она повторяла, умирая в огне. С францисканцами ее сближала и вся остальная ее символика: голубь и лилия, образ Благовещения на флюгере. Общими с ними у нее были и отдельные черточки повседневной жизни - пение антифонов Божией Матери, отвращение от божбы и в особенности культ Евхаристии.
Францисканцы были, по-видимому, не единственными монахами, которых знала маленькая Жаннетта. Под самым Домреми, в Бриксе, существовал августинский монастырь, где подбирали и воспитывали беспризорных детей. Особая нежность к таким брошенным детям и симпатии к монастырям, где их воспитывали, остались у нее на всю жизнь. Вероятно, со всем этим она еще с детства познакомилась в Бриксе. И впоследствии ее духовник, Пакерель, был августинцем.
Всего этого было достаточно для того, чтобы она переняла от францисканцев и августинцев то, что ей подходило, и слишком мало для того, чтобы она перестала быть самостоятельной. Ее учили дома "иметь Иисуса в сердце". Ей понравилось у францисканцев в Нефшато, что они ставили имя Иисусово везде, постоянно его призывали, и она сама стала делать то же самое; ей нравились голубь и лилия как символы чистоты, и она взяла их для себя; она хотела быть как можно ближе к Богу и решила, что нищенствующие монахи хорошо делают, причащаясь как можно чаще.
Ей подошла вообще францисканская интимность со Христом, эта жажда полного слияния ("Как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино"), дошедшая у св. Франциска до того, что на горе Верне он почувствовал себя "превращенным в Иисуса, совершенно".
В течение двух столетий, прошедших со смерти св. Франциска, это с удивительным упорством всплывало в религиозной жизни Европы. И в самой глубине своего сердца маленькая девочка начинала чувствовать, что она - "дочь Божия" и может быть ею совершенно и абсолютно.
А того, что ей не подходило, она не взяла. И никогда не хотела стать мученицей. Чтобы повиноваться Богу, она приняла решительно все, но боялась страдания и до конца молилась о том, чтобы, если возможно, эта чаша миновала ее. Эта черта, коренным образом отличающая ее от Франциска и от многих его учеников, существенна настолько, что ее нужно подчеркнуть с самого начала. Поэтому и самое соединение с Богом, самое отношение дочери к Отцу, происходило у нее по-другому, без стигматов.
Жаннетта была совсем необразованной маленькой девочкой. Но исключительная личность тем и исключительна, что она по одному отрывку, намеку, символу способна уловить всю сущность. Идеалы, насыщавшие воздух старой Франции, Жаннетта впитывала всем своим существом. Эти идеалы она сделала своей собственной жизнью. Она действительно будет жить причастием и действительно никогда не будет мириться ни с какой неправдой.
И, как св. Франциск, она знала при этом, что в красоте тварного мира никакая бесовщина ей не грозит. Глазами, полными горнего света, она смотрела на землю - "мать нашу Землю", как ее ласково называл св. Франциск. О Божией славе и о "блаженстве следующих Его святым повелениям" шептали Франциску "брат ветер, и воздух, и облако, и чистое небо, сестра вода, смиренная, и драгоценная, и целомудренная, и всякий плод, и цветы с их дивными красками, и трава". И в Руане, не имея возможности сосредоточиться ни днем, ни ночью "из-за шума в тюрьме и ругани стражников", девочка из Домреми скажет своим судьям: "Если бы я была в лесу, я очень хорошо слышала бы мои Голоса..." Но инквизиционные судьи, давно разучившиеся видеть всякий отблеск божественного света, должны были найти бесовщину, и они ее нашли в знаменитом дереве, стоявшем на земле Бурлемонов. И Жаннетту сожгли под тем формальным предлогом, что в детстве она вместе со всей деревенской ребятней вела хороводы вокруг древнего бука, о котором ей рассказывали волшебные сказки
"Есть около Домреми одно дерево, которое называется дерево Дам, а другие называют его деревом Фей. Около дерева есть ключ. Я слышала, что больные лихорадкой пьют из этого ключа и ходят за этой водой, чтобы вылечиться. Это я сама видела, но не знаю, вылечиваются ли они или нет. Я слышала, что больные, когда могут встать, идут к дереву плясать. Это дерево, бук, и от него в мае берут праздничную зелень". "Говорят, что около дерева есть в земле мандрагора. Точного места я не знаю; говорили, что над ним растет орешник. Мандрагоры я никогда не видела. Говорят, это такая вещь, которой лучше не видеть и лучше у себя не держать; к чему она служит, не знаю. Будто бы она приносит богатство, но я в это не верю, и мои Голоса никогда мне об этом не говорили ничего".
"Иногда я летом ходила плясать с другими девочками и плела у этого дерева венки для образа Божией Матери, который в Домреми. И насколько слышала от старших, но не моего рода, что там водились феи. И слышала от одной женщины, что она видела этих фей, но не знаю, правда ли это. Я никаких фей, насколько знаю, не видела никогда, ни у дерева, ни где бы то ни было. Я видала, как девочки вешали венки на ветви этого дерева, и сама вешала с другими девочками; иногда они уносили их, а иногда оставляли". "Я слышала от моего брата, что в краю говорили, будто это случилось со мной от дерева Фей; но это не так, и я прямо сказала ему обратное".
Было немыслимо, чтобы светлые силы, охраняющие мир, теперь оставили его до конца. Ведь и теперь сам архангел Михаил так явно охранял от завоевателей свою нормандскую обитель. Жаннетта знала, кроме того, что и ее родной край издавна посвящен архангелу Михаилу. И целый ряд мест, в Барруа и в Лотарингии, носил имя архангела. Даже прямо напротив Домреми, на правом берегу реки, крошечная деревушка Монсель - сокращение от Мон-Мишель - по сей день хранит воспоминание о часовне, которая была там воздвигнута во имя архангела в незапамятные времена,- ее больше не существовало, кажется, уже при Жаннетте.
"Ангелы часто бывают среди христиан". "Я буду звать их на помощь, пока буду жива".
Вот что она сама рассказала о том, как это началось.
В один из летних дней ребятишки забавлялись, бегая взапуски на лугу. Быстрее всех бежала тринадцатилетняя Жаннетта. Она бежала с такой легкостью, что одна из ее подруг, смеясь, крикнула ей: "Жаннетта, ты, кажется, летишь над землей!"
Оторвавшись от детворы, она остановилась перевести дух, как бы вне себя, лишившись чувств, и вдруг увидала перед собой незнакомого подростка, который сказал ей: "Ступай домой, ты нужна твоей матери". Подумав, что это кто-то из многочисленной родни из окрестностей, она побежала домой. Но домой ее не звали.
Удивленная, она вышла в сад и стала прислушиваться. Об этом она рассказывала:
"Мне было тринадцать лет, когда мне было откровение от Господа, через Голос, который учил, как я должна себя вести. Первый раз я очень испугалась. Голос пришел около полудня, летом, когда я была в саду моего отца. В тот день был пост, а накануне я не постилась. Я услыхала Голос справа, со стороны церкви. Я редко слышу его без света. Свет бывает с той же стороны, с которой слышен Голос; и тогда бывает обыкновенно сильный свет... После того как я слышала его три раза, я узнала, что - это голос ангела.
Я увидела перед своими глазами архангела Михаила. И он был не один, его сопровождали ангелы небесные.
Этот Голос всегда меня хранил, и я хорошо его понимаю... Мне хотелось бы, чтобы все слышали Голос так же хорошо, как я.
В первый раз, что я услыхала Голос, я дала обет сохранить девственность, пока Богу угодно".
Как ни в чем не бывало, она продолжала заниматься своими делами: "Все время, пока была в доме отца, я делала домашние работы",- что и подтверждают все свидетели, опрошенные в 1456 году. Но "с тех пор как я узнала, что должна идти во Францию, я мало принимала участия в играх и в забавах. Не знаю, плясала ли я еще у дерева Фей с тех пор, как подросла и поумнела; вероятно, иногда плясала с детьми, но больше пела, чем плясала".
Ее сверстники видели, что она не танцует, и приставали к ней из-за этого. Но никто из них, никто вообще на всем свете - даже ее духовник - не знал, что с того летнего дня постоянно, иногда по нескольку раз в день, к ней приходили ее "братья из рая". И впоследствии руанские судьи с трудом заставили ее высказаться о том невыразимом, что она ощущала и что различала в осенявшем ее свете.
"Голос говорил мне о спасении моей души, он научил меня хорошо себя вести и часто ходить в церковь".
"Это Голос святой Екатерины и святой Маргариты. Их лица увенчаны прекрасными венцами, очень богато и очень роскошно... Я знаю очень хорошо, что это они, и отличаю их одну за другой... Что это они, я узнала не сразу".
"Меня укреплял святой Михаил. Он пришел первым".
"Святой Михаил сказал мне, что святая Екатерина и святая Маргарита будут приходить ко мне, и чтобы я поступала по их совету, и что они назначены руководить мною и давать мне советы о том, что я должна делать; и чтобы я верила тому, что они мне скажут, и что это было по повелению Господа".
Надо думать, что она знала их жития. Культ св. Екатерины и св. Маргариты, занесенный с православного Востока в эпоху крестовых походов, быстро распространился и окреп. Имя Екатерины носила родная сестра Жаннетты. Статуя одной из них, св. Маргариты, может быть, уже тогда стояла в деревенской церкви, и Жаннетта могла молиться перед ней. Мученицы, обрученные Христу, обе они почитались как охранительницы девичьей чистоты. В житии св. Екатерины были, впрочем, и другие интересные черты, о которых Жаннетта в это время едва ли думала. Во всяком случае, ей было не трудно довериться им целиком, совсем по-человечески. Она и говорила про них: "Мои сестры из рая".
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Четверг, 31.05.2012, 15:47 | Сообщение # 122 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| "Я всегда вижу их в одном и том же облике; их лица увенчаны очень богато. Об их одеждах я не знаю ничего. Я вижу лицо. Не знаю, есть ли у них руки и другие образные части тела".
"Есть ли у них волосы?"
"Знайте, что есть".
"Длинные и распущенные?"
"Не знаю".
"Есть ли у них кольца в волосах?"
"Не знаю".
"Они говорили очень хорошо и очень красиво, и я очень хорошо их понимала. Они сказали мне, среди других вещей, что мой король будет восстановлен в своем королевстве, хотят ли того его противники или нет. Они также обещали привести меня в рай; я сама их об этом просила".
"Этот Голос прекрасен, мягок и кроток и говорит французской речью".
Архангела она видела "не часто". "Мне очень радостно, когда я его вижу. Мне кажется, когда я его вижу, что я не нахожусь в смертном грехе".
Как узнала она, что это святой Михаил?
"По ангельской речи и разговору!.. Я в это поверила довольно скоро, и у меня была добрая воля поверить. Первый раз я была еще маленькой девочкой и испугалась. И несколько раз видела его, прежде чем узнала, что это был святой Михаил. С тех пор святой Михаил научил меня столькому и показал мне столько, что я твердо поверила, что это он. Больше всего он говорил мне, чтобы я была хорошей девочкой и что Бог мне поможет".
Но если у св. Екатерины и у св. Маргариты она видела "лица" человеческие, то объяснить, каким она видит архангела, она была совершенно не в состоянии. О том, "каков его облик", у нее выпытывали на допросах, но она просто отказывалась отвечать: "Венца я у него не видела; и об одеждах его ничего не знаю".
"Есть ли у него волосы?"
"Зачем бы их ему обрезали?.."
И наконец сказала, что не знает, есть ли у него волосы.
Имеются ли у архангела Михаила и у архангела Гавриила "головы натурального вида"?
Она ответила только:
"Я видела их своими глазами и верю в то, что это они, так же твердо, как в то, что Бог есть".
Думает ли она, что Бог создал их такими, какими она их видит?
"Да".
Кому она обещала соблюсти свою девственность?
"Тем, кто был послан от Бога, то есть святой Екатерине и святой Маргарите".
"Я поклонялась им, становясь на колени, как только могла, потому что знаю, что они-то в Царствии Небесном. А если иногда я этого не делала, я потом просила у них прощения. И не умею поклоняться им так, как нужно..."
"Я целовала землю после их ухода, на том месте, где они были. И когда они уходили, я плакала, мне хотелось, чтобы они взяли меня с собой".
"Никогда я не просила у Господа иной конечной награды, кроме спасения моей души".
Ей до слез хотелось быть у Бога, вместе со своими небесными подругами, и этой награды она, конечно, просила. Но чтобы понять что бы то ни было в душе Жаннетты и в ее истории, нужно ясно почувствовать, где здесь ставится ударение. Очень часто в истории христианства ударение ставится на награде, на спасении собственной души, и это еле заметное смещение ударения в конечном итоге меняет решительно все. Душе Жаннетты "хотелось уйти вместе с ангелами" просто непосредственно от переполнявшей ее любви: ударение здесь целиком на любви, а не на награде.
Этот мотив, уже намеченный св. Людовиком,- служить Богу не ради награды, а "единственно ради любви к Нему" - будет звучать на протяжении всей истории Жаннетты с такой силой, как, кажется, нигде больше во всей истории христианства.
У нее было простое латунное колечко, подаренное ей матерью - францисканское колечко с выгравированными именами "Иисус - Мария". Кроме этих слов, на нем было три креста и никаких других знаков. Однажды, "имея это кольцо на пальце", она прикоснулась к св. Екатерине и с тех пор любила на него смотреть. Потому что она и "прикасалась" к своим святым, и "целовала их обеих".
А в громадном и страшном мире события шли своим чередом. И на восточной границе королевства все чаще появлялись люди, выброшенные с насиженных мест, бредущие куда глаза глядят. Вот картинка, зарисованная в самом Париже: люди шли, "удрученные страхом, зноем и голодом, больше мертвые, чем живые, женщины с непокрытой головой, иные в одной рубашке; некоторые несли по два ребенка на руках или в корзине; шагали обобранные священники, в одном подряснике". Это продолжалось из года в год. Волна перехлестывала через границы страны, и немецкие прирейнские города, как Кельн, были переполнены беженцами из Франции. Все чаще появлялись такие люди в маленькой деревушке на Мезе, на большой дороге, которая через Лангр - Нефшато - Вокулер - Верден вела из Франции в пределы Империи. Тогда черноволосая стройная девочка вела их в дом своего отца, требовала - по рассказам свидетелей,- "чтобы их уложили в ее постель, а ей разрешили бы уйти на чердак, и, оставшись одна, звала своих небесных подруг и молилась - "вместе с ними молилась" - о том, чтобы "Бог пожалел народ Франции". "И ангел говорил мне о жалости, которая была в королевстве французском".
Через много лет, добиваясь посмертной справедливости для своей замученной дочери, старуха Ромэ скажет о ней в Парижской Норт-Дам:
"Она с рвением молилась и постилась, чтобы кончились тогдашние народные несчастья, и сострадала им всем своим сердцем".
Настал день, когда Голоса сказали ей, что все это "кончится через нее".
Голоса говорили: "Жанна, ты должна измениться душой и совершить дивные дела, потому что Царь Небесный избрал тебя, чтобы восстановить королевство Французское и помочь королю Карлу, изгнанному из своей земли. Ты должна будешь, одетая мужчиной, владеть мечом, быть на войне полководцем и всем распоряжаться по своему разумению". Она мало говорила о том, что именно повелели ей Голоса, и полного объема своей миссии она никогда не открыла никому, кроме короля.
А Карл VII об этом молчал.
На Руанском процессе она сказала только:
"Позже Голос мне сказал, что мой приход во Францию необходим... Святой Михаил мне сказал среди других вещей, что я приду на помощь королю Франции".
"Я отвечала, что я всего только бедная девушка и не умею ни ездить верхом, ни сражаться".
Но Голоса "повторяли мне по два, по три раза в неделю, что я, Жанна, должна идти во Францию и чтобы мой отец ничего не знал о моем уходе".
"Ступай в Вокулер к Роберту де Бодрикур и потребуй от него людей, которые сопровождали бы тебя в дороге".
На Вознесение 1428 года (в середине мая) она явилась в "большой зал" Вокулерского замка, куда мог входить кто угодно, где рассматривались всевозможные административные и судебные дела и поэтому всегда была толпа. Шестнадцатилетняя девочка "в бедном красном крестьянском платье" искала разговора только с самим Бодрикуром, представителем короля. "Раньше я его никогда не видела, но сразу его узнала, потому что Голос сказал мне: Вот он!"
И в этот момент она вступила на путь, с которого больше не сойдет никогда.
По словам одного из свидетелей этой сцены, ее будущего соратника Бертрана де Пуленжи, она сказала Бодрикуру:
"Я пришла к вам от Господа моего, чтобы вы дали знать дофину, что он должен держаться и избегать сражений с врагом до середины будущего поста, когда Господь мой поможет ему. Королевство принадлежит не дофину, а Господу моему. Но воля Господа моего - поручить это королевство дофину. Он сделает его королем, несмотря на его врагов, и я поведу его к помазанию".
"Кто твой господин?" - переспросил Бодрикур.
"Царь Небесный",- ответила она.
Тогда Бодрикур поступил так, как поступил бы на его месте всякий здравомыслящий человек: он посоветовал Лассару отхлестать ее по щекам и отвести назад к ее родителям.
Она пыталась настаивать, говоря, что действительно ее посылает Бог, и Бодрикур решил тогда приспособить ее для развлечения своих солдат. Но вышло как-то так, что его солдатня - разнузданная, как все ратные люди того времени,- растерялась перед этой хорошенькой шестнадцатилетней девочкой. Она ускользнула.
Так или иначе, ее отец что-то узнал и пришел в полный ужас. Вероятно, до него дошли и отголоски происшествия в Вокулере. Жаннетту припугнули по-настоящему: "Мне было сказано несколько раз, что, по словам моего отца, ему приснилось, что я уйду с солдатами... Я слышала от моей матери, что отец говорил моим братьям: "Если такое дело случится, вы должны ее утопить, а не то я сам утоплю ее своими руками".
Но прежде чем доходить до такой крайности, он решил выдать ее замуж и этим способом выбить дурь из головы.
Но она уже давно дала обет "остаться девушкой, пока Богу угодно", и никакие уговоры и угрозы на нее в этом отношении не действовали. А в этом пункте, касавшемся религиозной совести, отцовская власть была, как известно, самым категорическим образом ограничена Церковью.
Парень, которого ей прочили в женихи, счел себя обманутым и подал на нее в церковный суд. Дважды она ездила в Туль на разбирательство этого дела, одна, вопреки воле родителей: послушная тихая девочка вдруг оказалась удивительно самостоятельной и энергичной. "Мои Голоса говорили мне, что я выиграю этот процесс". Она присягнула, что сама никогда не обещала истцу, и трибунал отверг все его претензии.
А среди всех этих огорчений, дрязг и угроз Голоса говорили: "Иди, иди, не жди больше!"
Наступил октябрь 1428 года. Пришли вести, что англо-бургундские войска осадили Орлеан.
"Голос говорил мне, чтобы я шла во Францию, и я не могла больше оставаться там, где была; и еще Голос говорил мне, что я сниму осаду Орлеана". Видения участились в это время, стали более яркими, чем когда-либо, и говорили ей: "Чего ждешь ты? Почему не идешь по пути, который предназначил тебе Царь Небесный? Без тебя гибнет Франция, разоряются города... Царь Небесный повелевает. Не спрашивай, как это будет. Раз это воля Божия, она будет и на земле".
А она не смела говорить об этом. "Мои Голоса не приказывали мне молчать о них, но я очень боялась о них говорить, из страха перед бургиньонами, как бы они не помешали моему путешествию, а в особенности я боялась, чтобы мне не помешал мой отец. Отец и мать всячески старались меня охранять и держали меня в большой строгости. И я их слушалась во всем, кроме истории с процессом в Туле насчет брака... Мои Голоса предоставили мне самой решить, скажу ли я отцу и матери или скрою от них... Голоса ничего не имели против того, чтобы я им сказала... но я сама не сказала бы им ни за что".
Но и молчать о том, что с нею происходило, она была почти уже не в состоянии. По словам одного из своих сверстников она "сказала ему несколько раз, что восстановит Францию и королевский род" ("королевскую кровь", по ее обычному выражению).
"Мои родители чуть не лишились чувств, когда я ушла в Вокулер... Но я должна была уйти, раз это повелевал Бог. Если бы у меня было сто отцов и сто матерей, если бы я была королевской дочерью, я ушла бы тоже".
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Четверг, 31.05.2012, 15:52 | Сообщение # 123 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| То светлое, что уже давно входило в ее жизнь, теперь ее буквально переполняло. По семейным воспоминаниям, записанным в 1476 году, она попросила свою тетку, Авелину, тетку Лассара, которая, к удивлению, опять ждала ребенка: "Если родится девочка, назовите ее Екатериной в память обо мне",- ей хотелось всеми способами проявить свою любовь к небесной подруге, св. Екатерине.
Срок, который она назначила прошлым летом, истекал. И на этот раз, судя по "Дневнику осады Орлеана", она прямо "потребовала от Бодрикура конвой, чтобы идти к дофину", и заявила при этом то, что будет отныне повторять без устали: по повелению Божиему она должна получить от дофина солдат, с ними освободить Орлеан, прежде чем вести дофина к помазанию. Но Бодрикур опять выгнал ее вон. Тогда она решила остаться в Вокулере и добиваться своего. Лассар устроил ее в городе у своих друзей Леруайе. У них она прожила в общей сложности три недели (с перерывом, вызванным поездкой в Нанси). Она помогала своей хозяйке в работе, "много и хорошо" пряла вместе с ней. В своем показании Катерина Леруайе говорит о ней с нежностью, переходит с официального "Жанна" на ласковое "Жаннетта". "Слышали ли вы,- говорила она ей,- что Франция будет погублена женщиной и спасена девушкой с границ Лотарингии?" И добавляла, "что должна идти к дофину, потому что это воля Господа ее, Царя Небесного, и что ее посылает Царь Небесный и что если даже ей придется всю дорогу к дофину ползти на коленях, она к нему придет".
Уже в предыдущем году она заявила Бодрикуру, что помощь дофину придет в середине поста. А середина поста приходилась на 1 марта.
Очень возможно, это предположение высказал Симеон Люс, что относительно дат для нее играло роль одно соображение, одновременно и мистического, и личного порядка. 25 марта, по случаю совпадения Благовещения и Страстной пятницы, должны были состояться грандиозные торжества у одной из величайших святынь Франции - чудотворной статуи Божией Матери в Ле-Пюи. Там, в историческом центре Франции, в центре сопротивлявшейся зоны, сотни тысяч паломников поклонялись древнему изображению, "черному, но прекрасному". Церковь знала, что это изображение более древнее, чем само христианство, и приписывала его пророку Иеремии. В истерзанной стране люди с рвением, может быть, еще небывалым тянулись к кроткой Царице Небесной. Арманьяки и лично Карл VII особо чтили Божию Матерь в Ле-Пюи как "свою" святыню - об этом свидетельствуют документы о принесенных ей многочисленных дарах. Уже в предыдущем 1428 году при подготовке паломничества было указано, чтобы "все молились Богу и Божией Матери о прощении и милости для спасения их души и чтобы Бог положил конец войнам и бедствиям". И среди четырехсот тысяч или полумиллиона паломников, направлявшихся в марте в Ле-Пюи, находилась родная мать Жанны. Такое путешествие в такое время невозможно было предпринять внезапно. Девушка, конечно, знала о нем заранее. И думала, вероятно, что решительный перелом произойдет в те самые дни, когда все это людское множество, и ее мать в том числе, будет молиться о мире. Тем временем, пока дело не двигалось, она каждый день поднималась в часовню замка, чаще всего к ранней обедне. Она исповедовалась теперь по два раза в неделю, то у настоятеля городской церкви Жана Фурнье, то у настоятеля часовни замка Жана Колена (этот последний впоследствии сказал про нее: "совершенная христианка").
Часто она опускалась в совсем маленькую нижнюю часовню, расположенную под главной. Под низким сводчатым потолком, между тремя колоннами, все-таки светло благодаря четырем окнам, расположенным над уровнем земли, и здесь обычно никого не бывало. Мальчик, прислуживавший в часовне и впоследствии ставший священником в Вокулере, подсмотрел, как она молилась на коленях перед Пресвятой Девой, "то пав ниц, то подняв лицо". Он стал говорить, что эта девушка святая. Начинала идти молва.
Леруайе был каретником, и по самому роду его занятий через его дом должно было проходить немало людей. Без сомнения, многие начинали теперь заходить к нему под каким-нибудь предлогом, а то и без предлога, специально для того, чтобы посмотреть на эту девушку. Как рассказывает один из людей, знавших ее в Вокулере, всем она говорила одно и то же: "Хочу идти к королю... Хочу идти к королю и хотела бы иметь спутников на дорогу". В старом гнезде Жуэнвиллей, овеянном еще не очень давними воспоминаниями о крестовых походах, люди начинали верить, что в самом деле "Бог того хочет". Семнадцатилетняя девочка одерживала свои первые победы.
Однажды она встретила арманьякского офицера Жана де Нуйонпона, бывавшего незадолго перед тем в Домреми и знавшего ее семью.
Это был человек лет тридцати, родом из Меца (отчего ему иногда давали кличку Мецкий). Принадлежа к мелкому дворянству, он с ранней молодости воевал под знаменами французской монархии и к концу двадцатых годов, хотя и не будучи еще рыцарем, стал играть довольно заметную роль в арманьякском бастионе на берегу Мезы.
Он явно был уже заинтересован этой девушкой, о которой теперь говорили по всему городку. По его словам, он спросил ее: "Что вы тут делаете? Что же все мы - так и станем англичанами?"
Она его прервала: "Я пришла сюда в королевскую палату сказать Бодрикуру, чтобы он провел меня или велел провести к дофину. Он не верит ни мне, ни моим словам. А я должна быть у дофина до середины поста, хоть бы мне пришлось для этого истереть ноги до колен. Ни короли, ни герцоги, ни дочь короля Шотландии - никто на свете не спасет королевства французского, которое не получит помощи иначе как через меня. Я предпочла бы прясть на глазах у моей матери, это для меня совсем непривычное дело, но я должна идти, должна сделать это, потому что так угодно Господину моему".
"Кто твой господин?" - спросил Нуйонпон.
Она пояснила: "Бог".
Было что-то "воодушевляющее в ее словах,- говорит Нуйонпон,- меня охватывала такая к ней любовь, которая, мне кажется, была Божией". Он подумал, взял ее руку, вложил в нее свою, как делали вассалы, присягая своему сюзерену, и сказал: "Так вот, я, Жан де Нуйонпон, я обещаю тебе, девушка, что с Божией помощью я проведу тебя к королю".
Он спросил ее, когда она хочет ехать. Она ответила: "Лучше сегодня, чем завтра, лучше завтра, чем позже".
Не теряя времени, Нуйонпон начал действовать. Он сговорился с Бертраном де Пуленжи, который тоже до ее ухода знал ее семью в Домреми и, кроме того, присутствовал при ее первом свидании с Бодрикуром (почти в тех же выражениях, что и Нуйонпон, Пуленжи говорит: "Было что-то воодушевляющее в ее голосе"). Теперь их было уже двое, чтобы вести ее к королю.
Нуйонпон спросил ее, думает ли она ехать в своей одежде крестьянки. Она ответила, что оденется мужчиной.
Другого решения она принять не могла. О ней уже достаточно знали, а пробираться ей предстояло тайком по бургиньонской территории. Ездить верхом в женской одежде было для нее немыслимо. Мужчины кроме кальсон носили "шоссы" - длинные штаны в обтяжку, облегавшие всю ногу со ступней (сапоги надевались прямо на них).
Нуйонпон на свои деньги купил ей одежду, какую носили пажи. Число людей, веривших в ее призвание, росло: какие-то вокулерские жители, сложившись, купили ей второй такой же костюм. Когда она пришла к королю, на ней были куртка, штаны, короткая шерстяная юбочка до колен и круглая шапочка, все черного цвета (цвет, кстати сказать, случайный, в данном случае она взяла то, что ей давали, а сама, напротив, любила светлые и яркие цвета).
Штаны прикреплялись к куртке посредством шнурков с крючками, по паре крючков на каждом шнурке; их продевали в особые отверстия куртки. Обычно носили от шести до десяти пар крючков. Но Жанна желала иметь полную гарантию против всех неожиданностей и всегда требовала, чтобы у нее было двадцать пар.
Один исследователь, Адриен Арман, сделал опыт: продолжительное время он носил средневековые шоссы на двадцати крючках. По его словам, он так никогда и не понял, как она могла управляться с этим множеством шнурков и крючков.
Она остригла волосы "под горшок", тоже как у пажей или у францисканок.
Принимая вид мальчика, она руководствовалась еще одним соображением, которое она впоследствии высказала дамам, занимавшимся ею в Пуатье: находясь постоянно среди мужчин, она не хотела все время напоминать им о том, что она девочка.
"Я неизбежно должна была сменить свою одежду на мужскую... И раз я сделала это для того, чтобы служить Господу, я не считаю, что поступила плохо. Эта одежда не обременяет моей души!" А так как она, по всей вероятности, имела некоторое представление о житиях своих небесных подруг, то это тем более не должно было ее смущать: о св. Маргарите в "Золотой Легенде" рассказывается, что она убежала из дому, "остригши волосы и переодевшись мужчиной".
Лассар, постоянно появлявшийся у нее из Бюрэ, и вокулерский житель Жак Алэн взяли денег взаймы и купили ей коня. Они не остались внакладе: Бодрикуру пришлось в дальнейшем признать целесообразность этого расхода, и он возместил его из казенных средств.
Множество современников говорят в один голос, что она ездила верхом с необыкновенной легкостью и грациозностью. Нет сомнения, что в верховой езде она постаралась натренироваться еще у себя дома: в этих местах крестьянские девушки и даже девочки тринадцати-четырнадцати лет запросто ездят верхом еще и теперь, а у ее отца были лошади.
Странная вещь: о ее духовном облике мы имеем огромную документацию: протоколы ее допросов, ее письма, множество свидетельств современников. А ее физический облик остается скрыт каким-то туманом. Имеются портреты, притом чрезвычайно реалистические, чуть ли не всех сколько-нибудь значительных ее современников,- и ни одного подлинного ее изображения, как не осталось от нее и никаких материальных реликвий, ни одного предмета, о котором можно было бы сказать с уверенностью, что он ей принадлежал (даже черный волос, хранившийся в печати ее письма городу Риону и, может быть, выпавший у нее, и тот пропал неизвестно как в уже недавнее время). Несколько подписей, сделанных ею в дальнейшем, когда она, довольно скоро, научилась писать свое имя (прямые непослушные буквы, по-детски старательно выведенные),- это самое "материальное", что от нее осталось. Между тем известно, что ее изображения существовали при ее жизни, притом в немалом количестве; но "сама я никогда их не заказывала" и, стало быть, никогда не позировала никому. До нас же из этих изображений не дошло почти ничего, и то немногое, что дошло, не воспроизводит ее действительные черты. Они сделаны по большей части людьми, про которых достоверно известно, что они никогда ее не видели, и она неизменно представляется им с длинными распущенными волосами, к тому же чаще всего белокурыми.
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Четверг, 31.05.2012, 16:01 | Сообщение # 124 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| О ее внешнем облике мы знаем лишь из немногих отрывочных упоминаний современников. Красивая, хорошо сложена, высокая грудь, привлекательное лицо - так говорят люди, видевшие ее постоянно и близко. Некоторые упоминают ее черные волосы. Итальянец Филипп Бергамский, писавший во второй половине столетия со слов людей, видавших ее при дворе, подтверждает, что она была черноволосая. Он же говорит, что она была небольшого роста. На основании данных сохранившегося счета за одежду, заказанную для нее герцогом Орлеанским, Арман довольно правдоподобно определяет ее рост в один метр и пятьдесят семь - пятьдесят девять сантиметров. Более чем вероятно, что апокрифическое "пророчество Энгелиды", составленное о ней в период ее самых блестящих успехов, приводит ее действительные приметы; если это так, то у нее была короткая шея и большое родимое пятнышко за правым ухом. Выглядела она очень юно: почти все современники дают ей самое большее тот возраст, который был у нее на самом деле, а д'Олон, в течение полутора лет видевший ее почти каждый день, полагал, что в 1429 году ей было лет шестнадцать.
Особенно часто люди, рассказывая о ней, упоминали мягкий, женственный голос. По-видимому, это особенно запоминалось в ней.
К слабому, обездоленному наследнику французского престола, преданному родной матерью, у нее было материнское чувство. Женщина средней руки, замыкающаяся в безразличии ко всему, что не есть ее биологическое продолжение, способна только своему ребенку давать то, что заложено в ее материнской природе: самоотверженную любовь и жалость к живым существам, интуитивное знание того, что им нужно, неутолимую потребность помогать и служить, здравый смысл, не связанный условностями мужского мышления. Жанна же, сделав Бога высшим предметом своей женской любви и отказавшись от счастья иметь собственных детей, разрывалась от жалости и к дофину, и ко всему множеству "добрых людей", которые "все, начиная от семилетних детей, должны были погибать злой смертью", и к сиротам всех монастырских приютов, какие попадались ей на пути, и к раненым солдатам, французским и английским, и ко всему своему народу, и ко всем "бедным людям" во всем мире. И могло быть, что в силу этих неисчерпаемых и преображенных свойств своей материнской природы чистейшая семнадцатилетняя девочка хотела быть в Духе Святом "мамой" всем тем, кто исторически несет ответственность за сохранность жизни людей.
Целый ряд свидетелей говорит о том, что мужчины инстинктивно склонялись перед чистотой этой девушки. Обращалась она с ними совершенно просто, без малейшей аффектации; правда, она реагировала, как молния, как Афина Паллада, то есть приложением рук, если кто-либо из них позволял себе намек на что-нибудь лишнее. Но раньше ужасных дней и ночей в тюрьме ей почти никогда не приходилось к этому прибегать.
"Хотя она была молоденькой девушкой, красивой и хорошо сложенной,- говорит ее оруженосец д'Олон,- и я не раз видел ее сосцы и ее голые ноги, когда помогал ей надевать латы или перевязывал ее раны, я никогда не ощутил плотской похоти по отношению к ней, и так было со всеми ее людьми, судя по тому, что они мне говорили и повторяли не раз". То же самое с удивлением говорят про себя и другие свидетели.
Оруженосец короля Гобер Тибо уточняет: "Я слышал от солдат, постоянно бывавших с Жанной, что иногда они ощущали к ней плотское влечение, но никогда не смели... дать ему волю, им казалось немыслимым ее возжелать; и часто, когда они говорили между собою о плотском грехе и произносили слова, разжигавшие кровь, как только они ее видели и она к ним приближалась, они больше не могли об этом говорить и их плотские увлечения сразу прекращались".
Жанна была красивой и очаровательной девушкой, и все встречавшиеся с ней мужчины это чувствовали. Но это было чувство самое подлинное, то есть самое высокое, преображенное, девственное, возвращенное в то состояние "Божией любви", которое отметил Нуйонпон у себя самого. Жанна никогда не рассказала бы о своих переживаниях, если бы этот рассказ из нее не вытянули насильно, фразу за фразой, во время процесса. Надо почувствовать, с какой целомудренной стыдливостью она говорит даже о своей любви к Богу, и поэтому так сильны эти вырвавшиеся у нее слова. Все ее мысли - о действенном служении Богу, об исполнении Его воли, и, может быть, на земле не было существа менее эгоцентричного, чем она. По всей видимости, она вообще как-то не думала о том, чтобы стать святой, и особенно поразительно то, что даже просьба о ее личном вечном спасении, о спасении ее души появляется у нее где-то совсем "между прочим", на третьем месте.
Ее переживания не оторваны от реальности, но завершают реальность и активно преображают ее. И это своего рода закон, известный всем настоящим мистикам.
Жанна слышала Голоса во время допросов, по два, по три раза за один день и даже "чаще, чем она об этом говорила": никто ничего не замечал. Один только раз д'Олон, может быть, уловил что-то - во время приступа на Сен-Пьер-ле-Мутье, когда она сняла шлем, прежде чем сказать ему, что ее окружают пятьдесят тысяч ангелов: этот жест - снять шлем - можно на худой конец истолковать как жест "возвращения". Но это, во всяком случае, совсем не похоже на состояние полного отсутствия, в котором Сократ пробыл целую ночь во время осады Потилеи или св. Франциск в Борго-Сансеполькро, когда вокруг него теснилась толпа, а он не видел и не слышал ничего.
Ее экстазы протекали как бы вне времени, в обычной деятельности, но без отключения от последней. Она слышала свои Голоса среди боевых действий, но продолжала командовать войсками; слышала во время допросов, но продолжала отвечать богословам. Об этом может свидетельствовать и ее жест, когда под Туреллями она вырвала из раны стрелу, перестав ощущать физическую боль во время экстаза. И надо добавить, что она отлично умела определять свои Голоса во времени: в такой-то час, когда звонили в колокола.
Тереза Авильская говорит про себя, что во время экстаза ее могли резать на куски, но она явно не была способна в это время на такой активный жест, как выдернуть из раны застрявшую в ней стрелу: по ее словам, тело у нее деревенело, и она едва могла шевельнуть рукой. Тереза тоже жила в двух планах поочередно (как и апостол Павел бывал "восхищен на небо" при своих видениях), у Жанны же получается так, точно она могла жить в двух планах одновременно, как бы на их пересечении. "Я часто вижу ангелов среди христиан": это ведь и означает как раз то, что она видела ангелов, не переставая видеть людей. И это уже как будто не экстаз, а нечто иное: быть "как ангелы, которые охраняют нас на земле, продолжая в то же время созерцать Бога на небе". По теории Фомы Аквината телесная слепота и глухота во время экстаза происходят от невозможности для материи следовать за порывом души. Руанские судьи нашли соблазнительными заявления Жанны о том, что она видит ангелов "глазами своего тела". Представление о способности телесных чувств воспринимать Божественное присутствие и даже "видеть Бога" было потеряно западной церковной традицией, и Тереза Авильская впоследствии всячески зарекалась от того, что у нее были "телесные видения", но нужно сказать, что разграничение между видениями "телесными", "образными" и "умственными" получается у нее довольно невнятным; в конечном итоге она признает на основании собственного опыта - и вместе с ней признают современные западные исследователи,- что такое разграничение чрезвычайно затруднительно.
С точки зрения восточной традиции затруднения нет. Как писали афонские монахи в апологии Фаворского света, "те, кто достоин получить благодать... воспринимают и чувствами, и разумом то, что выше всякого чувства и разума". Или, как писал св. Григорий Палама, свет, явившийся Марии Магдалине во Гробе Господнем, проник в нее саму и дал ей возможность во плоти видеть ангелов и беседовать с ними. То же самое преподобный Серафим Саровский говорил Мотовилову, когда тот, по его молитве, "удостоился телесными глазами видеть сошествие Духа" (и тут полезно вспомнить, что Жанна прежде всего увидала осенивший ее свет).
Тереза Авильская говорит про себя, что экстазы всегда наступали для нее непроизвольно. Сначала они наступали непроизвольно и у Жанны; но впоследствии Жанна "устанавливала контакт" в любой момент и, по ее словам, безошибочно, посредством просто короткой молитвы Богу.
Преподобному Серафиму Саровскому тоже было достаточно короткой внутренней молитвы, "даже без крестного знамения", для того чтобы показать Мотовилову Фаворский свет (и может быть, самое поразительное и самое необъяснимое в жизни Жанны именно то, что в истории западной мистики она в некоторых отношениях стоит совершенно особняком, на такой высоте, которой на Западе решительно никто не знал). В православном понимании экстаз есть лишь первое приближение - как солнечный свет ослепляет человека, находившегося долгое время в темной тюрьме; в дальнейшем - говорит св. Симеон Новый Богослов - душа привыкает к свету и, двигаясь вперед по пути духовной жизни, познает уже не экстазы, а постоянный опыт божественной реальности. Или, как говорит св. Григорий Палама: "Тот, кто причаствует к божественной энергии, сам в некотором смысле становится светом, он соединен со светом, и вместе со светом он видит в полном сознании все, остающееся сокрытым для тех, кто не имеет этой благодати". В семнадцать лет для Жанны было уже "нормально" разговаривать с людьми во время ее озарений, как преподобный Серафим разговаривал с Мотовиловым и с другими своими посетителями, будучи, по собственному его выражению, в полноте "Духа Божиего". При этом Бастард Орлеанский увидал, что лицо ее "сияет восторгом miro modo". Так же точно о преподобном Серафиме сообщается, что в такие моменты на лице его был "небесный восторг" и оно "издавало чудный свет". И хотя уже в XV веке никто на Западе этого не сознавал, та святость "созерцательная и активная одновременно", чей идеал вынашивался во Франции, предполагает именно преображение всего человека: и души его, и тела. Чтобы продолжать видеть в полном сознании этот мир и в то же время "во плоти" видеть мир иной, говорить и действовать на земле и в то же время внимать голосам бесплотных сил небесных, нужно проникновение во все человеческое существо Божественного света, который тогда может быть временами видим и для других.
И вот почему никто на Западе не понял как будто текстов, относящихся к ее первой встрече с королем: потому что ее озарения представляют себе как бы экстазы, которых у нее не было. Она вовсе не говорила аллегорически, заявляя, что ее видения сопровождали ее и по дороге к королю, и в течение всего разговора с ним; не являются также аллегорией ее слова, что король и некоторые другие видели ее в образе ангела.
Прием у короля состоялся 25 или 26 февраля. Она шла в озарении, окруженная своими видениями: "Я была в своей комнате у одной женщины недалеко от Шинонского замка, когда ангел пришел. Тогда вместе пошли к королю, он и я. И с ним были другие ангелы... Час был поздний".
Людовик Бурбонский, граф де Вандом, ввел ее в зал, наполненный сотнями людей, "освещенный едва ли пятью десятками факелов".
По словам Гокура, коменданта Шинонского замка, она прошла через эту толпу "очень скромно и просто", направляясь прямо к Карлу VII.
"Когда я вошла в палату моего короля, я узнала его среди других по указанию моих Голосов". Говорят, что ее пытались сбить, выдавая ей за короля других людей. Во всяком случае, согласно показанию Симона Шарля, Карл VII, отнюдь не блиставший своей наружностью, нарочно стал в стороне для проверки ее сверхъестественных свойств.
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
| COUNTESS | Дата: Четверг, 31.05.2012, 16:07 | Сообщение # 125 |
|
Графиня
Группа: Главные
Сообщений: 1227
Статус: Offline
| Подойдя к Карлу VII, она встала перед ним на колени и произнесла: "Благородный дофин, меня зовут Девой Жанной. Я послана к вам Богом помочь вам и вашему королевству. И объявляет вам Царь Небесный через меня, что вы будете помазаны и венчаны в Реймсе и будете наместником Царя Небесного, Который есть Король Франции". А затем попросила разрешения поговорить с ним без свидетелей.
Тогда молодой претендент остался с ней наедине (может быть, это произошло не в тот же день, а только на следующий, при новом приеме). Разговор продолжался долго - "два часа". Когда же король вернулся к толпе придворных, он сиял. И он верил.
Карл VII был кем угодно, только не энтузиастом, и никто из современников не сомневался в том, что во время этого разговора произошло нечто исключительное. Иначе действительно совершенно невозможно понять, почему юную крестьянскую девушку, которую король за несколько часов перед этим едва согласился принять, вдруг поселили в королевском замке, почему Карл VII на следующий день завтракал с нею в самом тесном интимном кругу, почему из-за нее подняли на ноги высшие государственные и церковные органы и затем, заручившись их согласием, дали ей широкое военное и политическое поле действий.
Д'Олон, оруженосец Девы, лично не присутствовавший в этот день в Шиноне, но принявший участие в последующих заседаниях королевского совета, показал по этому поводу: "После того как эта Дева была представлена королю, она имела с ним тайный разговор и сказала ему некоторые тайные вещи; какие, я не знаю; знаю только, что вскоре после этого король созвал некоторых людей из своего совета, среди которых был я. И тогда он объявил им, что эта Дева сказала ему, что она послана ему Богом помочь ему в освобождении его королевства". Д'Олон добавляет, что после этого было решено подвергнуть ее испытанию церковной комиссией.
Сама она показала на процессе то же самое, она сначала дала тайный "знак" королю и затем была подвергнута рассмотрению церковной комиссией: "Прежде чем поверить в меня, мой король получил знак... И клирики из его сторонников пришли к заключению, что во всем этом не было ничего, кроме добра".
Ее духовник Пакерель показал в 1456 году, что об этом она сама рассказала ему следующее.
"После многих вопросов короля она сказала ему: "Я говорю тебе от имени Господа, что ты истинный наследник короны Франции и сын короля". "И Он послал меня к тебе, чтобы вести тебя в Реймс, где ты получишь венчание и помазание, если хочешь".- Услыхав это, король сказал своим приближенным, что она сказала ему нечто тайное, чего не знал и не мог знать никто, кроме Бога".
Это, конечно, и есть "тайна короля". Не только англо-бургундская пропаганда ставила под сомнение законность рождения Карла VII, он сам, отвергнутый своей собственной матерью, издерганный, невезучий и бессильный, начинал сомневаться в своем наследственном праве. И ему перевернуло душу, когда эта девушка, смотревшая на него с материнской нежностью, как на беззащитного и несчастного ребенка, "угадала" то, что он затаил в себе, и сказала ему именем Божиим: не бойся, ты сын твоего отца.
Когда же слова этой девушки, проникшей в его внутренние терзания, раскрыли ему душу, Карл VII увидал нечто, что утвердило его окончательно. Это и есть вторая сторона Шинонской тайны, которую остается понять: ее рассказ о "явлении", которое было королю.
Вот этот рассказ.
"Ангел, пришедший от Бога и ни от кого другого, принес знак моему королю... И когда король и те, кто был с ним, увидали этот знак и ангела, который его принес, я спросила моего короля, доволен ли он; и он ответил, что да". "Ангел сказал моему королю, чтобы меня допустили до дела и что страна сразу же получит облегчение".
Все это совершенно сбивает с толку западных исследователей. Исходя из ее последнего заявления, что король не видел другого ангела, кроме того, которым была она сама, обычно делают вывод, что, говоря о видении короля, она рассказывала сложную аллегорию, стараясь увести судей по ложному следу и не сказать им о тайных сомнениях Карла VII в его собственном наследственном праве. На основе западного мистического опыта по аналогии с экстазами западных мистиков, даже самых крупных, представляется действительно немыслимым, чтобы, во-первых, она могла вести сложный разговор, будучи сама в озарении, и чтобы, во-вторых, Карл VII имел видение ангела, не видя никого, кроме нее самой. Но в мистическом опыте Восточной Церкви (на самых ее вершинах) подобные явления повторяются как бы даже с некоторой закономерностью. Преподобный Серафим Саровский - пример нам наиболее доступный, потому что самый близкий по времени и едва ли не самый высокий.
Когда преподобный Серафим вел беседу с Мотовиловым, "будучи в полноте Духа Божиего", тот едва мог поднять на него глаза, такое от него исходило сияние.
По всей видимости, это сияние несотворенным светом происходило с Жанной не только один раз, как не один раз оно происходило с преподобным Серафимом.
Разумеется, руанские судьи не видели никогда ничего: чтобы увидеть это хотя бы приблизительно, надо находиться в Духе самому, как сказал преп. Серафим Мотовилову. Но можно думать, что каким-то другим людям доводилось и в некоторых других случаях видеть ее в сиянии. В Руане ее допрашивали (3 марта 1431 года), "что такое было вокруг ее шлема (вокруг ее головы) во время приступа на Жаржо; она ответила: "Честное слово, ничего не было".
Видел ли Карл VII, что ангел, сияющий несотворенным светом,- преображенная Жанна д'Арк,- держал в руках мистическую корону Франции?
Слезы Жанны д'Арк упоминаются современниками буквально на каждом шагу. Она, конечно, сжигала свою жизнь и всю жизнь сжигала себя. Что жить она будет недолго - это она чувствовала с самого начала. Своему духовнику она говорила несколько раз, что ей хотелось бы, чтобы король строил часовни за упокой ее души, когда она умрет. И она спешила сделать максимум того, что могла. По словам герцога д'Алансона, она уже в эти первые дни сказала королю: "Я проживу год или немного больше - надо думать о том, как использовать этот год". Руанским судьям она говорила впоследствии, что для совершения всего ее дела - "если бы она прожила без помехи" - ей "было положено меньше трех лет и больше года",- "точно я сейчас не помню". Все ее служение, от ее официального признания до костра, продолжилось около трех лет, из которых ее активная деятельность до плена - год и месяц.
В голове у нее была программа совершенно простого и быстрого действия, которую она и применила в дальнейшем: "Я сначала просила (противника) об установлении мира; а если мира не хотели, я была готова сражаться". Каждый день (это говорят несколько свидетелей) она умоляла короля собрать войска и отправить ее с ними в Орлеан. Вместо этого ее отправили в обратном направлении, в Пуатье, для дальнейшего рассмотрения ее дела.
Основное официальное расследование велось чисто церковной комиссией. В Домреми были отправлены монахи для наведения подробных справок на месте. В общей сложности, от начала дознания в Шиноне, все это заняло шесть недель (хотя принципиальное мнение комиссии было установлено уже через три недели, после этого ждали еще в основном возвращения посланцев из Домреми).
Сила Девы - в вере, которую она вселяет во всевозможные группы, составляющие нацию. Она уже завоевала, через герцога д'Алансона, целый клан высшей аристократии. Уже орлеанская коммуна, наведя справки через ходоков и впитывая распространяющуюся молву, начинает надеяться на нее. Уже познакомившиеся с нею солдаты считают ее как бы святой, говорит Барбен. Теперь она завоевывает ту церковную и парламентскую среду, которая составляет стержень национальной Франции.
Нет никаких оснований думать, что у нее была предвзятая неприязнь к осаждавшим ее "церковным людям". Жанна умела быть независимой по отношению к духовенству. Но в то же время девочка, становившаяся на колени перед каждым духовным лицом, никоим образом не была "антиклерикалкой",- хотя возможно, что скромные деревенские "кюре" были ей с самого начала приятнее очень уж ученых и важных богословов. Временами они ее изводили. Но нельзя забывать, что все члены заседавшей в Пуатье комиссии служили с достаточной самоотверженностью тому самому делу, которое она пришла спасти.
Гийом Мери поставил ей на вид, что если Богу угодно помочь народу Франции, то Он может это сделать без нее и даже без войск. Она ответила:
"Ратные люди будут сражаться, а Бог даст им победу".
Сеген был из Лиможа и говорил с большим акцентом. Ему пришла в голову несчастная мысль спросить ее, на каком языке говорят с ней видения. Она не выдержала и выпалила:
"На языке, который лучше вашего".
Он спросил в лоб: "Верите вы в Бога?"
"Больше вашего!"
Тогда он сказал ей, что Богу неугодно, чтобы ей верили, если она не покажет чего-либо иного в подтверждение своих слов, и что они не могут советовать королю поручить ей войска на основании одних только ее утверждений и подвергать эти войска опасности. Ее ответ Сеген приводит в своем латинском показании по-французски, подчеркивая тем самым, что помнит его очень хорошо: "Во имя Божие я пришла в Пуатье не для того, чтобы показывать знамения. Отведите меня в Орлеан - тогда я покажу вам те знамения, для которых я послана".
И добавила: пусть ей дадут хоть совсем мало солдат, она пойдет в Орлеан.
Членам комиссии, в том числе и самому Сегену, нравилась эта живость и детская непосредственность и их поражала эта твердость.
Наряду с непосредственными расспросами Девы поступали данные другого порядка: результаты "непрерывного наблюдения за частной жизнью". Юная постоялица подолгу исчезала в маленькой часовне "после завтрака, а также по ночам она подолгу стояла на коленях". Это тоже становилось известно комиссии - через какого-то французского монаха это стало известно даже в Германии Эбергарду Виндеке: "По ночам она ведет жизнь более строгую, чем картезианский монах в своей келии, становясь голыми коленями на землю, со слезами в глазах".
Смеющееся лицо, нарядная одежда, кипучая энергия - но она ела до невероятности мало и почти не пила вина, а по пятницам она целый день не ела вообще ничего.
Комиссия, по словам Сегена, узнала также через своих осведомителей, что она никогда не остается праздной и если не молится, то всегда занята чем-то другим: помогала возиться с хозяйством или садилась за рукоделие.
Французский монах спросил ее, хранит ли она свою чистоту для брака. Ответ:
"Никогда мне не придет в голову осквернить мою девственность, если Бог мне поможет, до самой смерти".
До смерти не очень далекой, как она была уверена.
А затем - этот культ Евхаристии. Нет даже смысла перечислять все показания о том, что к обедне она ходила каждый день и причащалась по меньшей мере каждую неделю.
Это было так ярко, что возникла даже легенда, будто однажды, именно в Пуатье, священник, испытывая ее, хотел дать ей вместо причастия неосвященную облатку, а она сразу почувствовала обман и сказала: "Это не тело моего Господа". Легенда, но такие легенды не возникают из ничего.
Члены заседавшей в Пуатье комиссии не были ослеплены ненавистью, как впоследствии руанские судьи. Они не могли не видеть, что эта девушка живет в ином плане, чем большинство людей. А они верили в силу молитвы, верили в спасительность девственной женственности, верили в таинства и верили в промысел Божий. Как показывает Барбен, клирики говорили теперь в Пуатье, "что она отвечает с великой мудростью, как хороший богослов, что они восторгаются ее ответами и, принимая во внимание ее жизнь и образ существования, верят, что это от Бога".
Имена "Иисус - Мария" слишком упорно возвращаются в ее жизни - начиная с ее любимого колечка, подаренного ей матерью, и кончая ее последним словом на костре, чтобы можно было сомневаться в значении, которое она сама вкладывала в этот девиз. Она вообще не переставала повторять, что "первому служит Богу", что ее "прямой верховный Государь - Иисус Царь Небесный". Это и выражает вся ее символика, в которую девиз "Иисус - Мария" укладывается органически.
На знамени Жанны - Христос с пронзенными руками и ногами, но теперь уже "держащий мир". Символика Царства Христова это, тем самым, символика преображения мира Духом Святым. Уже то самое братство иезуитов, которое за шестьдесят лет до Девы положило на Западе начало культу имени Иисусова и своей эмблемой избрало общеизвестный символ Святого Духа: белого голубя, как у Жанны. Лилия (любимый цветок Иисуса Христа, сколь можно судить по евангельским текстам) также появляется в мистической литературе средних веков как символ Царства Духа. Лилия же и символ милосердия.
"Le dévouement, la Passion, la Tendresse, la Fidélité, le Bonheur et la Joie - les compagnons Fidèles de l'Amour Éternel!"
(А.Андреева!)
|
| |
| |
|
